Сказ и птице синей или как рай Уссурийский искали

***

По улице брёл парнишка, лет семнадцати-восемнадцати, не больше. Грустил, думал о чём-то, по сторонам мало смотрел. Росту был он среднего, одет не то, чтобы как дворянин*, но и не как крестьянин*, лицо умное, серьёзное. До Петербурга* добрался он из деревни своей на перекладных* только к обеду. Долго ли, коротко ли шёл,

– Здравствуй, дедушка, меня Николаем зовут! – поклонился молодой человек.

– Здравствуй-здравствуй, юноша! – отвечал ему старец*, внимательно встречного разглядывая. – Меня Ксенофонтом кличут*. Куда направляешься, что ищешь?

– Ох, смута* везде, говорят, пришли времена последние*. Родителей у меня нет, и посоветовать некому. Вот и решил для себя: как встречу старца седовласого, спрошу у него, что делать, в какую сторону идти и как жить дальше. Даже в Петербург приехал, здесь мудрых людей больше, чем в деревне моей.

А к слову сказать, приближался тысяча девятьсот четырнадцатый год*, переломный год для России-матушки*…

Задумался старец, подслеповатые глаза прикрыв. После долгой думы ответил юноше:

– На востоке, где солнце встаёт, есть место одно – Беловодьем* зовут. Леса там могучие, реки многорыбные, земли урожайные, просторные, а жизнь свободная – всем места хватает. Рай* там земной, или Ирий* по-нашему. Синие птицы живут в тех краях, песни поют неземные, птицами счастья называются. Поезжай, неча* в Петербурге делать, думаю, и без тебя тутошки* разберутся.

– Дедушка, а как попасть в сторону* тамошню*?

– Я сейчас записку напишу. Береги её пуще глаза*. Заверни в несколько холщовин*, дабы* не промокла. И никому про неё не сказывай*. Помни: язык

– Конечно, дедушка, умею. И языки разные знаю!

– Откуда же выискался такой, да не в царской одёже* ходишь? – старец смешливо прищурился.

– Маменька с папенькой трудились не покладая рук, все деньги на моё образование тратили. Один я у них. Кроме французского и немецкого много наук разумею*. Родителей как два месяца не стало. Вот и мыкаюсь*, не знаю, как дальше жить.

В это время старец Ксенофонт на чистой белой тряпице* карандашом буквы старательно выводил. А вслух проговаривал:

– Край тот Ассирийский называется, лежит близ Тихаво моря-окияна*. Место благодатное там. Возьми билет, по железной дороге поедешь. Будешь три недели добираться, но не пужайся*, время быстро пройдёт. Сердце своё слушай, оно тебе всё подскажет. Трудные времена сейчас, лихие*. Может, и спрячешься, спасёшься. Возьми! – и протянул записку.

– От кого прятаться-то, дедушка?

– Ох, беда-беда будет! – шептал старец, на вопрос не отвечая. – Помни: встретятся на пути люди разные. Но ты всегда товарищей в подмогу и в радость ищи, не будь один. И перо возьми. Оно тебе путь укажет. Это перо птицы Сирин*. Сказочная она птица, но кто знает, что на пути далёком приключится. Перо ведь как-то попало ко мне, – подмигнул Ксенофонт и, пока Никола в поисках вокзала по сторонам оглядывался, старец, словно дым, рассеялся. Звал его Никола, звал, но дедушки нигде не было.

***

«Ладно, сам сыщу* направление!» – решил молодой человек. Вспомнил, что вокзал должен быть недалече*, и направился вдоль Невы– реки*. В кармане записка заветная лежала и небесного цвета перо птицы Сирин. «Сирин-Ассирийский… – вертелось в голове у Николы. – Похоже-то как! Уж не из тех ли краёв эта птица чудесная?»

Молодой человек размышлял-размышлял, а уж и к вокзалу приблизился. Тот был полон. Все куда-то ехали, спешили. Возле кассы совсем растерялся Никола. От волнения подзабыл, как место называется, куда ехать собрался. Сзади напирали, надо было вспоминать поскорее. Сквозь шум да гам плохо слышал, о чём кассир его спрашивал.

– Имя, имя своё говори, – подтолкнула сзади женщина.

– Николай… а, вспомнил! Ассирийский! – и десять рублей протянул.