Сказание о Старом Урале
Шрифт:
– Мудрено языком крутишь. Тебя, поди, вера твоя и по воде проведет?
– А то нет! Сам слышал, как ноги мои по водице шлепали.
Углежог от злости снова плюнул:
– От меня не скроешь, что подослан Шанежкой.
– Шибко тебя приказчики озлили. А ты о них меньше думай. Не в их руках сила над нашим житьем. Ну, прощайте, что ли!
Пришелец поклонился каждому особо и уже шагнул, но, остановившись, обернулся:
– Отпусти, дед, своего мальца со мной.
Кронид погладил внука по головке:
– Пойдешь, Петенька?
– Коли и ты с нами – пойду! Ты деда возьмешь,
– Мне все одно. Втроем пойдем, а то, коли желаете, могу всю ватагу повести.
– Трясина, человек! – с отчаянием вымолвил Кронид.
– Упрямый ты! Слыхал я уж про эту трясину. Да ведь и она тоже – всего лишь земля с водой.
– Ладно! Бери мальца. Ступай с дяденькой, Петя.
– Не пойду без тебя.
– Не ослушайся дедова наказа. Ступай, говорю!
– Погоди, Кронид, – вмешался Макарыч. – Пошто парнишку на погибель отсылаешь? Какой такой силой пришлый человек его от топей спасет?
– Есть у меня сила такая, братаны. Вера в себя. В топи, говорите, на смерть с пареньком идем? А здесь вас чего ожидает?
– Уходи! Бери мальчонку и ступай. Не терзай нам души.
Мальчик пошел рядом с пришельцем, делал мелкие шажки, вытирал кулаком слезы. До другого края болота их провожали все, кто ночевал у костра. Ватага пересекла остров: впереди – гость с мальчиком, позади – провожатые. Миновали чужие костры, землянки, кучки спящих. Подошли к кромке острова. Там опять кустарники и трясины.
– Прощайте, православные, – тихо сказал пришелец.
– Погоди! С вами решил, – не выдержал Кронид. Но первый шаг по топкой жиже сразу охладил решимость старика. Он остановился. – Нет во мне воли на это. Прощайте!
Пришелец потянул мальчика за руку, и кустарник, зашелестев, скрыл их из глаз. Оставшиеся ждали, что вот-вот послышатся возгласы: «Тонем! Спасайте!» Но люди вместо них услышали негромкое пение. Это пришелец затянул песенку.
Молодой парень с исцарапанной грудью упал на землю и зарыдал в голос:
– Мертвые мы с вами, братаны! Мертвые заживо, коли в чудо жизни поверить не можем! Поет тот человек. Слышите? Поет в топях. С песней по ней идет. Вон и Петюшка ему подпевать стал. Слышите? Вера в себя их ведет. А мы?
– Не выйти им из топей, парень! Не тужи. Кронид на верную смерть внука послал, – мрачно сказал углежог.
Старик плакал. Уже светало, и над болотами растворялась и таяла туманная мглистость. Оттуда, из этого тумана, еще доносились два человеческих голоса, мужской и детский. Но пение смолкло.
– Молчат! Слышите? Молчат! Сейчас закричат, – выкрикивал в исступлении углежог.
Но в тумане опять, словно в ответ на его выкрики, стало слышно пение ушедших...
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
По Каменному поясу снова разгуливала осень, разряженная в цветные сарафаны.
По горным заводам пошла молва, что Акинфий Демидов в этот раз не смог откупиться от розыска: послан, мол, императрицей в демидовские вотчины высокий следователь, сенатор князь Вяземский, чтобы дознаться до правды о тайных делах и беззакониях, на коих держится могущество заводчиков.
Однако эти слухи не пробуждали
Прокопий в Тагиле, а Никита в Невьянске получали тревожные известия от Акинфия из столицы. Прокопий хмурился, Никита запил горькую, еще пуще лютовал и в доме и на заводе.
На Ялупановом острове шло небывалое брожение умов, с тех пор как неведомый пришелец увел мальчика. Кое-кто отважился было пойти следом за ними, но сразу же на виду у товарищей погибали, проваливались, тонули с криками о помощи. Народ на острове волновался, готовый к бунту. Когда Шанежка снова приказал пороть и допрашивать, узники избили своих палачей. Досталось и самому Шанежке: он неделю пролежал в постели и больше на остров не показывался. Теперь всю власть над работным людом на заводе и на острове перешла к Прохору Мосолову. Его повадка при дознаниях сломила упрямство многих узников; но все же, когда настало время сгонять людей с острова под Наклонную башню, неопознанными осталось всего сто двадцать четыре души.
Не выходил у Саввы из головы злой хозяйский приказ насчет затопления подземелий: мол, уйдут все концы в воду...
Со страхом вынимал он из кармана крошечный сверток с половиной разрубленного кольца. Хорошо, если минует крайность, если никогда не соединятся в руках Саввы обе половинки кольца. Ну а если не минует? Если предстанет гонец со второй половинкой? Что тогда? Как ослушаться злой и беспощадной хозяйской воли? Жизни несчастных узников теперь поистине находились в его руках.
Каждый день спускался он в башенные подземелья, всматривался людям в лица, старался прочесть в них что-то кроме злобы. Он раздумывал о них все время, но простая мысль воспротивиться злодейству не приходила ему в голову. Савва все еще верил, что дело обойдется по-хорошему и вторая половинка кольца никогда не будет прислана. Просто, мол, перебудут люди под башней в кромешной тьме, покормят на себе вшей, погрызутся между собой из-за тесноты, а там, может, и надоест им таиться... Откроют свои имена, прежних господ, рассчитается Акинфий за этих людей с хозяевами, и уедут ни с чем столичные ревизоры.
Услышал Савва от людей сказ про таинственного пришельца, уведшего с собой с Ялупани по топям паренька. Он и сам вдруг поверил: если бы пошли за пришельцем все те, кого он позвал с собой, то и эти беглецы победили бы болотную смерть и спаслись. Савва понимал, почему не отважились люди поверить в самую возможность спасения: они стали рабами страха.
Неверие в собственные силы, ужас перед колдовским могуществом злой силы, к чьей власти уже привыкли узники, – вот чего они не смогли победить в себе и сдались внутренне... Они насмерть запуганы топями так же, как и сам он не сможет ослушаться приказа Акинфия об уничтожении новых улик.