Сказание о Старом Урале
Шрифт:
– Не изменю своей воли. Слышите? Целуй, Яков, руку Семену на покорную верность ему.
Тучный Яков поклонился брату в пояс, поцеловал ему руку, помог Григорию встать с колен и шепнул:
– Гриша, не противься. Слышал волю родителя?
Лицо Григория исказилось от злости. Он погрозил младшему брату кулаком.
– Не стану руку тебе лобызать. Поганая она! Не признаю твоей воли над собой. Разоритель ты нам!
Семен проговорил спокойно:
– Григорий, брат я тебе, а не ворог. Без отца останемся на белом свете. В дружбе нам надо пребывать. Признаешь ли мою
Григорий не ожидал этих слов, а суровое спокойствие Семена подействовало отрезвляюще. Он притих, вытер глаза рукавом, подошел к Семену и с неожиданной покорностью поцеловал его руку. Тот обнял Григория и Якова, поклонился отцу в пояс:
– Гляди на нас, батюшка! Покорные воле отцовой, стоим едины перед тобой, Строганова Иоаникия сыновья...
4
Через трое суток, на рассвете студеного утра, три сына Строганова и все жители Конкора проводили престарелого Анику Камского в монастырь.
Неприязнь Григория к Семену, смягченная присутствием отца, после проводов вспыхнула с новой силой. Григорий отплыл в свой Кергедан, не сказав брату даже «прощай».
У ворот крепости Семен сердечно простился с Яковом. Когда московский возок и верховые телохранители скрылись из виду, Семен сошел на берег Камы.
Река была неприветлива, неспокойна. Среди этой холодной водной пустыни Семен скоро заметил лодку, идущую сверху. Гребец проворно работал веслами, кормщик правил легким рулем. Лодка пристала к берегу, гребец стал вытаскивать ее на песок, а кормщик зашагал навстречу Семену. Тот узнал однорукого слугу чердынского воеводы, Григория Жука.
– Прими мое почтение, милостивый хозяин.
– Здорово, Жук! Из Чердыни? Ко мне, что ли? Неужли неладное что приключилось?
– Воевода наш, Захар Михайлович Орешников, преставился, царство ему небесное во веки веков.
– Когда? С чего же это?
Семен растерянно и даже как будто виновато глядел на Жука.
– А боярыня где? За мной послала?
– Нет. Изволила на Москву податься.
– Как на Москву? Путаешь что-то, мужик?
– Истину говорю. Как панихиду по супругу отстояла, девять ден горевала, а на десятый велела лошадей готовить, верховых взяла и отбыла до Великого Устюга! Оттуда, сказывала, на Москву ее путь.
Семен постоял, безразлично посмотрел на Жука и больше не сказал ни слова... Он пошел по берегу и поравнялся с приплывшей лодкой. Усталый гребец успел вычерпать воду и поклонился конкорскому хозяину. Это был сильный, рослый молодец, известный в Чердыни по имени Алеша-пскович.
– До твоей милости приплыли. Возьми нас к себе в услужение. Может, сгодимся тебе с Алешкой? Прискучило нам в Чердыни.
Семен показал обоим на крепостные ворота.
– Ступайте в крепость, скажите, хозяин накормить велел досыта. Приду скоро, тогда потолкуем.
– Благодарствуем.
– Припомни-ка, Жук, может, боярыня наказывала передать мне слово какое?
– Нешто я без разума, хозяин? Ничегошеньки не велела. Совсем не в себе покинула Чердынь.
– Ладно. Ступайте.
Жук и Алеша-пскович взяли свои котомки и зашагали к городку. Семен остался на берегу один. Он присел на борт лодки, поднял камешек, пустил его далеко в Каму.
– На Москву подалась? Что ж, бог с ней, ежели по-иному надумала...
5
В сумерки Семен Строганов и боярин Макарий Голованов сидели в хозяйских хоромах Конкора и неторопливо выбирали верных людей, чтобы послать их на Русь к друзьям Голованова.
Неожиданно поднялся трезвон: на дозорной башне городка всполошный колокол забил тревогу. Голованов встал.
– Чаю, люди мои из лесов к тебе прибыли, Семен Иоаникиевич.
– Нет, Макарий Яковлевич, не тот сполох.
– Уж не пожар ли?
– И не пожар. По звону похоже, что кочевники у стен.
– Вот еще напасть!
В палату вбежал ратник в кольчуге.
– Хозяин! У ворот вогулы дальние, незнакомые тебе. Монах нашей веры с ними. Допустить в крепость просят. Что велишь?
– Много их?
– Ежели не обмишурился, не меньше трех десятков!
– Вели сотнику отворить ворота. Пришельцев сюда веди.
– Семен Иоаникиевич, как бы неладного чего не вышло.
– Не тревожься, Макарий Яковлевич. Вогуличи, ежели добром просят, подлости не сотворят. Эти не обманывают, не ногайцы. Всех сюда веди.
Вскоре дверь отворилась, и в палату вошла целая процессия: впереди чернобородый монах, невысокий и коренастый. За ним – старик богатырской стати, сзади толпа вогулов. Все перекрестились на иконы, отвесили Строганову и Голованову поклоны.
– Кто такие будете, добрые люди? Пошто пожаловали?
– Челом бьем хозяину сей крепости, – сказал монах. – Который из вас Семен Строганов?
Хозяин встал и вышел навстречу гостям. Монах поклонился еще раз.
– В иночестве Трифоном зовусь, а родом с вятской земли. Старец сей – Демьян Кустов, староста чусовского вольного посада. Вогуличи – люди крещеные и верные Руси. Осьмой годок доходит, как у берега реки Чусовой я скит поставил. Слыхал про реку Чусовую, Семен Иоаникиевич? На ней много раньше меня отходцы с Руси посад поставили и стали жить, а число их семьдесят четыре души – мужиков, баб и мальцов! Старожилы того края, вогуличи, нас добрососедски приняли и за то немилость татар сибирских на себя навлекли. Как лист стал желтиться, ордынцы трижды с набегами падали. Избы пожгли, ребят да баб в полон уволокли, а один стан вогуличей в крови утопили.
Миром порешили челом бить тебе, хозяин: защити нас от ворогов! Встань хозяином на Чусовой, как на Каме стоишь, и помоги нам жизнь в покое блюсти.
– Слышишь, Макарий Яковлевич?
– Слышу.
– За доверие ваше ко мне благодарствую. С сего часа беру вас под нашу строгановскую защиту. Вели людям своим отдых принять, а харчей получат, сколько спросят и каких пожелают.
Монах передал вогулам ответ Семена. Все они вновь низко ему поклонились и степенно вышли из палаты. Семен указал Трифону и Кустову место на лавке у стола.