Сказатели. Русский фантастический альманах фантастики и фэнтези. № 1, 2014
Шрифт:
По-прежнему неразлучно они ездили в театр и на каток, ходили слушать оркестр в Дюковском парке. Всегда втроем, до тех пор, пока… Пока Серж и Дина не начали вдруг третьего избегать.
Пьер не сразу сообразил, что происходит. Друзья отказывались от намеченных планов: Дина поедет к тетушке, Дина неважно себя чувствует, Дине нужно заниматься. Серж должен остаться дома, Сержу придется сопровождать родителей в оперу… В один из таких неожиданно пустых вечеров Пьер надумал пройтись. Подняв воротник шинели, он спускался по Ришельевской, размышляя обо всем сразу и ни о чем. На Дерибасовской свернул влево — спиной к ветру — и через несколько шагов остолбенел. Навстречу ему, с Екатерининской,
Заметили Пьера не сразу. А когда, наконец, заметили, Серж смерил его заносчивым, вызывающим взглядом и усмехнулся. Затем наклонился и шепнул что-то Дине. Та прыснула.
Пьер развернулся и, спотыкаясь, зашаркал прочь. Его мутило, он не помнил, как добрался до дома. «Дуэль», — оформилась, наконец, итоговая мысль, едва он переступил порог. Нужно вызвать Сержа на дуэль. Необходимо… Дуэли среди кадетов были запрещены, проштрафившимся грозило исключение из корпуса. И потом, это же Серж — друг детства, с ним Пьер строил паровозы из кубиков и зубрил на пару букварь. И… У Пьера нет ни единого шанса. Ни с каким оружием — скорее всего, он не успеет даже махнуть клинком, Серж справится с ним шутя, одной левой. Ранит. Возможно… Пьер похолодел. Возможно, убьет.
В понедельник на занятиях кадеты Олейников и Кириллов не поздоровались, сели за разные парты и более не сказали друг другу ни слова. Когда Пьер встречал на улице Дину, та бледнела, смущалась, бросала: «Добрый день», — и явственно торопилась. Вскоре она уехала из города и вернулась через пару месяцев, похудевшая и бледная. Поступила на курсы медицинских сестер, что преподавались в школе на Ольгиевской. С Сержем Пьер ее больше не видел, а по соседским домам прошелестело позорное, липкое слово «аборт». Множество раз Пьер собирался подступиться к бывшему другу, взять того за грудки и выбить, выдернуть из него правду. Так и не собрался. А потом началась война, и новоиспеченных подпоручиков Олейникова и Кириллова погрузили в воинский эшелон.
Карусель вновь скрипнула, затем заскрежетала, словно не смазанная дверь на ветру. Неживая лошадка внезапно закачалась, будто пошла рысью. Карусель кружилась все быстрее, еще быстрее, еще. Понеслись, сливаясь в сплошную желто-зеленую стену, тополя. А затем они расступились, раздались, и Пьер увидел вдруг…
Ришельевскую. Так же явственно и близко, как пятнадцать лет назад. Вот они, потемневшие, мокрые стены в кружевной лепнине, прохожие, поднимающие воротники, спешащие скорее в тепло, под крышу. А вот и знакомый худенький юнец в кадетской шинели. Он чем-то притягивал Пьера, этот мальчишка, завораживал. Пьер вгляделся, узнал. Господи, что же это?.. Будто в синематографе, он видел сейчас шестнадцатилетнего Петра Олейникова. Самого себя.
На Дерибасовской Пьер свернул влево — спиной к ветру — и через несколько шагов остолбенел. Навстречу ему, с Екатерининской, шли Серж и Дина, под руку. Пьер врос в землю и завороженно смотрел, как они улыбаются друг другу, увлеченно беседуя, как по-свойски близко держатся…
Заметили Пьера не сразу. А когда, наконец, заметили, Серж смерил его заносчивым, вызывающим взглядом и усмехнулся. Затем наклонился и шепнул что-то Дине. Та прыснула.
Пьер стоял столбом, чувствуя себя щенком, над которым смеются при неуклюжей его попытке залаять по-взрослому. Они и смеялись. Потешались над ним. Врали, сочиняли байки о родных, о занятиях и недомоганиях. Люди, которых Пьер считал самыми близкими. Щекам стало горячо. Пьер подобрался, шагнул вперед.
— Господин Кириллов, потрудитесь
У Сержа поползли вверх брови. На секунду он растерялся, опешил, ошеломленно потряс головой. Пьер ждал.
— Утром в субботу? — пришел, наконец, в себя Серж.
— Нет, завтра. Покончим с этим поскорее.
— Вот как? — Серж усмехнулся. — Что ж, раз вы торопитесь, кадет, я не против. Шпаги, сабли, может быть, кортики?
— Пистолеты.
Пару секунд Серж молчал, глядел исподлобья, недоверчиво. Пьер сглотнул слюну — он только что подписал себе смертный приговор.
— Как знаете, — обронил Серж. — Завтра в восемь на косе?
Пьер коротко кивнул, развернулся, двинулся, чеканя шаг, к Ришельевской. Только бы не побежать…
Вечером он сидел в своей комнате, бесцельно выдвигал и задвигал ящики стола, перекладывал с места на место книги. Что полагается делать перед дуэлью? Прощаться? Писать письма? Приводить в порядок бумаги? Писать было некому, разве что Дине. Бумаги — пухлая стопка ученических тетрадей — и без того были в порядке. Может, стоит сжечь дневник? Или оставить — для мамы… Пьер выдохнул со стоном и лег лбом на руки.
Что-то стукнуло. И снова стукнуло. И снова — будто твердым по стеклу. Пьер поднял голову, прислушался. В стекло бросали камешки, один за другим. Пьер поднялся, шагнул к окну. Бросала Дина, в своей серой пелерине похожая в густом сумраке на привидение.
Пьер вылетел на улицу пулей, схватил Дину за плечи:
— Ты?..
— Петя… Не надо завтра… — Дина хватала ртом воздух и с трудом выталкивала из себя слова.
Она то ли пискнула, то ли всхлипнула, качнувшись вперед, упала Пьеру на грудь, разрыдалась. Прижимая ее к себе, вдыхая, Пьер с трудом разбирал слова, выговоренные в мокрую рубашку, и не знал — плакать ему за компанию или кричать от счастья.
— Мне казалось… совсем не обращаешь внимания… не нравлюсь… отчаялась…
Карусель стала вдруг замедляться. Вцепившись в шершавую, рассохшуюся гриву деревянной лошадки, Пьер старался удержать, не отпустить увиденное от себя. Вот он приносит извинения Сержу, тот говорит что-то неразборчивое в ответ, Пьер не слышит. Затем Серж уходит, растворяется в сомкнувшихся вокруг него тополях. Дина, где же она?.. Стрельба, грохот разрывающихся снарядов… Преображенский собор, певчие старательно тянут что-то торжественное, и Дина здесь, рядом, лицо у нее светится… Пароход, палуба качается под ногами, тесно вокруг, и до прозрачности исхудавшая Дина сидит на тюке с пожитками… Ветхие с обшарпанной побелкой дома, узкая темная лестница, наряженная в выцветший халат Дина с улыбкой встречает Пьера на пороге скудно обставленной комнаты…
Карусель остановилась, тополя, сплотив ряды, замерли. Пьер огляделся, не понимая, где он. По спине скатилась холодная струйка пота, заставив передернуть плечами. Вокруг лес, ночной Венсенский лес, а Пьер и не заметил, когда стемнело. Он поднялся, тяжело спрыгнул с платформы на землю, вновь огляделся, пытаясь сориентироваться. Нужно домой.
Выбравшись на бульвар Берси, Пьер поймал таксомотор. Нырнул в темно-кожаное нутро и, прижавшись лбом к стеклу, провожал глазами проплывающие мимо парижские предместья. Ему показали нечто — что именно, Пьер не понимал. Кто показал и зачем — тоже. Он попытался сосредоточиться. Вызови он Сержа, все могло бы быть по-другому. И, возможно, ему показали… Пьер мучительно пытался подобрать слово. «Вариант», — пришло оно, наконец. Пьер содрогнулся: он видел вариант. Тот, что мог случиться, вызови он на дуэль Сержа. Тот, что не случился, потому что Пьер струсил.