Сказатели. Русский фантастический альманах фантастики и фэнтези. № 1, 2014
Шрифт:
А уж когда появился Рико… Рико — это дельфин.
До конца еще неясно, как объект это делает. Эксперименты в дельфинарии неопровержимо свидетельствуют о телепатической связи между мальчиком и дельфинами. Впоследствии объект по своей инициативе наладил связь с диким дельфином. А имя Рико для того придумала Настя.
— Мы с Игорем и Рико — великолепная тройка! — любит повторять дочь. Глаза ее сияют. Она обожает кормить Рико рыбой с берега. Игорь снисходительно смотрит на этот процесс, скрестив руки на груди.
Я рад за них. Вовсе не из-за дополнительного источника
Включаю запись.
— Как дела, Игорь? — Моя дикция и доброжелательная интонация тщательно отработаны. Впрочем, не знаю, играет ли это роль в общении с ним.
— Хорошо. — Игорь спокоен. Он всегда спокоен. Что там говорят скептики о так называемых детях индиго? Гиперактивность? Хм…
— У тебя нет проблем в школе? — задаю я стандартный вопрос. И так знаю, что у Игоря нет проблем в школе. Но риск упустить что-то в его отношениях с ровесниками тоже учитывается.
— Нет. — Игорю явно скучно.
— Кто твой лучший друг? — И тут я знаю ответ.
— Вы же знаете… Настя и Рико, — улыбается Игорь.
Я ни разу не видел его раздраженным. Даже когда задаю глупый вопрос: «А кто из них чуточку лучше?» В общении с этим мальчиком многие собственные вопросы кажутся мне глупыми… но так положено.
Игорю тринадцать лет.
И это важно.
Синдром Сольвейг. Изначально употреблялось слово «мутация». Его категорически запретили как некорректное. Не политкорректное, да и, по сути, ничем не подтвержденное. Генетические исследования не обнаружили закономерностей наследования данного признака.
На самом деле ту девочку звали не Сольвейг, а Кристин, Кристин Сигурдсон. Сольвейг — это ее прозвище, от слова «солнце». Объекты с данным синдромом обладают способностью в упор смотреть на солнце.
Подобно орлам. Ну как минимум, фольклорным орлам.
Известно четверо носителей данного синдрома, Игорь пятый.
Основной, первичный, признак синдрома — именно этот: способность смотреть на солнце. В остальном, если не считать признаком выдающиеся способности как таковые, дети абсолютно разные.
Впрочем, есть еще одна общая деталь.
Все четверо покончили с собой в возрасте тринадцати лет.
Я должен не допустить этого с Игорем. В который раз я просматриваю эти четыре досье.
Петрос Габрос. Египтянин, ребенок из многодетной семьи коптского мусорщика. Рос в бедности. Затем внезапное внимание с активной, но полной ошибок, топорной работой педагогов. Подвергался насмешкам и издевательствам со стороны ровесников, вплоть до закидывания мелкими камнями по пути из школы домой. Прессинг, каждодневная ломка личности, как со стороны родителей — коптов, так и со стороны мусульманской общины (мальчик едва не стал причиной локального конфликта между представителями этих двух религий). Возможных причин суицида можно набрать с десяток. Повесился.
Эсмеральда Консепсьон Веласкес. Перуанка. С ровесниками проблем не было, более того — признаки неформального лидера. После обнаружения у нее данного синдрома, со своего согласия и, разумеется, с согласия семьи, была
Марек Дравич. Словенец. Среднеевропейская семья со среднеевропейскими ценностями. В школе держался особняком, авторитетом у одноклассников не пользовался, но и особых эксцессов, в отличие от Габроса, не было. Выбросился из окна.
И наконец, та, в чью честь назван синдром, Кристин Сигурдсон. Исландка. Росла в «тепличных» условиях, окруженная любовью и пониманием. Скрупулезная педагогическая работа, много друзей-ровесников. Утонула.
С фотографий на меня смотрят обычные детские лица. Что за надлом произошел с этими столь разными детьми в возрасте тринадцати лет? В какого рода помощи нуждается Игорь?
Одна-единственная общая деталь после кропотливого анализа — двое из четверых незадолго до смерти упоминали «черное солнце». Что скрывается за этим оксюмороном? Возможно, затмение?
Начинаю запись.
— Что ты видишь, когда смотришь на солнце? — спрашиваю я.
— Я вижу солнце. — Если нотка иронии и звучит в голосе Игоря, то она скупо отмерена на аптечных весах.
И надо же случиться такому! До четырнадцатилетия оставалось всего полтора месяца! Никаких признаков депрессии! Я вне себя от досады.
Рико погиб. Выбросился на берег. Об этом я узнал от Игоря, он указал и место — приехав на пустынный утром скалистый пляж, мы обнаружили тело дельфина у кромки прибоя. На Настю больно смотреть. Игорь внешне спокоен.
На состоявшемся в тот же день консилиуме решено усилить наблюдение за объектом. Предложение поместить объект в стационар отклонено, чтобы самим не спровоцировать ухудшение эмоционального состояния.
Раз в неделю Игорь по нашей просьбе рисует солнце. Самое обычное, с лучиками, с облачками или у линии морского горизонта.
Сегодня он нарисовал черное солнце.
На консилиуме врачей мы передаем этот рисунок из рук в руки и пялимся на него, будто надеясь увидеть там ответ… Снова поднимается вопрос о стационаре, и снова это предложение отвергается. В случае, если объект примет решение о суициде, никакое круглосуточное наблюдение ему не помешает.
Если Игорь погибнет, это будет моим личным провалом.
Четырнадцатилетие Игоря! Роковые тринадцать лет позади. Все счастливы. Настя уже отошла от потрясения, вызванного гибелью Рико, и долго выбирала подарок.
Спустя некоторое время решено выдать объекту тщательно отмеренную дозу информации о тех четырех.
Игорь смотрит на меня, как на глупца. Меня и раньше посещало такое чувство, но впервые насмешка во взгляде почти неприкрыта.
— Черное солнце — это смерть. — Игорь объясняет терпеливо, будто говорит с умственно отсталым, а главное, впервые он употребляет понятия «мы и вы». — Вы не можете смотреть ни на солнце, ни на смерть. Те четверо просто хотели взглянуть на смерть в упор.