Скажи что-нибудь хорошее
Шрифт:
Пашка ткнул Веру в бок локтем изо всех сил.
– Ты че? – остолбенела та. – Я же тебя вывожу отсюда, чтобы скандала не было никакого…
– Дура, молчи, это – она! Я ее искал!!!
Вера захлопала коровьими ресницами, не понимая, как действовать.
– Валюша, я тебе все объясню, – промямлил Пашка, осторожно приближаясь к Валентине.
– Мне уже все объяснила твоя невеста, – отчеканила Валя. – Больше объяснений не требуется.
Павел решительно подошел к ней и, встряхнув за плечи, силой развернул ее лицом к себе.
– Слушай меня внимательно.
– Ну вот, так-то лучше! – приговаривал Пашка, прижимая Валюшу. – А где Кирюха? И вообще, что ты здесь делаешь? – вдруг сообразил Шило.
Валюша, сморкаясь в бумажную салфетку, пробубнила:
– Мы пришли делать рентген легких, Кирюша в кабинете у врача, а я жду результата… – Она жалобно всхлипнула и упала Пашке на грудь. – Я… мне плохо без тебя… Я тоже…
– Что тоже? – Шило обхватил ладонями ее лицо и требовательно посмотрел в глаза. – Что?! Говори!
– Я тоже тебя люблю. – Валя разрыдалась пуще прежнего.
Пашка сцеловывал ее слезы и приговаривал:
– Ну все, моя хорошая, прости меня, прости. Я никогда больше не натворю никаких глупостей. Я буду тебя защищать и оберегать. Мы родим много детей, будем растить из них добрых и счастливых людей…
– Ну вот, – вдруг раздался звонкий клич вождя краснокожих. – Я так и знал! Вас нельзя оставлять вдвоем! Обязательно слезы и ссоры…
Радостный Кирюшка втиснулся между ними и попытался отодвинуть друг от друга на безопасное расстояние.
Вера стояла чуть поодаль и краем рукава вытирала глаза. К ней подошел доктор в замусоленном халате, поздоровался и что-то спросил на ушко. Они пошептались пару минут. После этого Вера со значительным видом подошла к троице и сообщила:
– Все у вас в порядке. Можете больше не приходить.
– Как «не приходить»? – вмиг успокоилась и посерьезнела Валюша.
– А так. В легких все чисто. Доктор сказал, что, скорее всего, первоначальный диагноз был ошибочный, потому что с ним не выживают…
– Спасибо, – задумчиво поблагодарил Пашка и вдруг подмигнул: – Пока, Верка! Давай дуй к своему Валерику!
– Да уж точно, – ответила та и, расцеловав всех троих, отправилась восвояси.
– Постой, – вдруг опомнился Пашка. Он сунул ей в руку пачку сложенных банкнот. – На счастье. И на развитие. Пригодятся.
Верка, впрочем, и не думала отказываться.
Пока счастливая троица пробиралась к выходу, Валентина успела поинтересоваться:
– А как твоя мама? Как Евгения?
Пашка задумчиво ответил:
– Лучше. Намного лучше. Только она очень боится Георгия. Не могу понять, в чем дело…
–
Проси у Господа мудрости и силы, чтобы говорить о том, что чувствуешь. (Габриэль Гарсиа Маркес)
47. Матвей
Наивный и добродушный взгляд Левушки потяжелел. Глаза сузились и забегали.
– Я так и знал, прямо чувствовал, что от вас нужно ждать неприятностей. Не хотел сближаться – и не надо было! – досадовал художник.
– Дорогой мой, это не со мной, а с девушкой моего друга – режиссера – не надо было сближаться!.. Ведь, по сути, получается, ты – подлец! Говоришь – любишь, портрет всей своей жизни пишешь, а сам после первой рюмки готов на любую запрыгнуть… Разве это любовь?..
– Я правда люблю ее, – голос Левушки задрожал, – вы не можете так просто разрушить нашу семейную жизнь! Я прошу, умоляю! Не говорите ничего моей жене.
Левушка выглядел жалким, готовым к любым унижениям: упасть на колени, умолять, целовать ноги… Матвею это было неприятно, хотя интуиция с самого начала подсказывала ему, какова натура этого художника. Мотя почувствовал приступ брезгливости, но сдержался.
– Так я же пришел именно за тем, чтобы ничего не говорить, – успокоил художника Матвей. – Точнее, затем, чтобы продать мое молчание. Оно в вашей ситуации цены не имеет, то есть – бесценно. И картина, как вы говорили, бесценна. Так что просто обменяемся двумя бесценными вещами и останемся при своих интересах?
– Ммм… изверг! – застонал Лев Игоревич и взъерошил чуб руками. Он принялся мерить шагами комнату, мечась из угла в угол и раздражая Матвея.
– Ну что, не согласен? – полуутвердительно спросил Матвей и положил фотографии назад в конверт, делая вид, что собирается уходить.
– Согласен я! Согласен! Забирай этот чертов портрет, и чтобы духа твоего здесь не было! Все что хочешь забирай!
– Да мне чужого не надо, – улыбаясь, сказал Матвей. – А то, что мое, – само ко мне придет. Своими ножками: топ-топ, топ-топ… – Он показал двумя пальцами на поверхности стола, как будут двигаться ножки… и засмеялся.
– Держи, художник. – Мотя протянул Левушке конверт. И еще один – с негативами. – Смотри, не обижай больше своих баб. Научно-технический прогресс нынче развивается такими темпами, что скоро в каждом туалете камера будет установлена… А с твоими склонностями к юным дарованиям легко можно попасть в объектив… – Матвей усмехнулся. – Ну так что, я забираю? – Он кивнул на портрет.
– Забирай, только чтобы я тебя здесь больше не видел! – заорал Левушка, глотая слезы унижения. Он подбежал к камину и бросил оба конверта на тлеющие угли. Бумага сначала ярко вспыхнула, а затем пламя начало причудливо менять цвета на синтетически-голубой, ярко-зеленый, оранжевый, снова голубой… Плавящаяся пленка издавала неприятный, резкий запах. Матвей поспешил уйти.