Скажи герцогу «да»
Шрифт:
— Прилично? — едва ли не выкрикнула Дженис. Она и так ощущала себя ужасно чопорной, что случалось с ней только тогда, когда происходящее было выше ее понимания. — Я не знаю, что вы имеете в виду, но это лишено всякого смысла. Абсолютно. Боже мой! Раскройте глаза: что непристойного во мне вы увидели? Шляпку, накидку? Они вполне пристойны…
— Ну полно. — Он сочувственно улыбнулся. — Мы с вами прекрасно знаем, что даже самые скромные вещи не в состоянии скрыть вашу страстную натуру.
— Мою… что? — Она шумно втянула воздух. — Если вы не
— Позвольте объяснить доходчивее. — И не успела Дженис ахнуть, как Каллахан без излишних церемоний схватил ее за руку и с силой потянул на себя.
Сердце Дженис бешено забилось.
— Что вы делаете, во имя всего святого? Подумать только, что вы себе позволяете!
Потрясение мгновенно переросло в гнев, гнев побудил к действию, и она изо всех сил вцепилась в дверцу кареты. Ему, однако, хватило одного резкого движения, чтобы оторвать ее от экипажа и заключить в объятия, где она и затрепыхалась, как муха в паутине.
Изобел пронзительно вскрикнула как раз в тот момент, когда он ногой захлопнул дверцу кареты и опустил Дженис на землю.
— А вы неплохо подготовились, — даже с некоторым одобрением произнес Каллахан, продолжая крепко прижимать ее к груди. — Мало кому известно, что вдова находится в поместье. А это колесо… должно быть, вы готовы любой ценой добиться освобождения. От чего только, хотелось бы знать? Почему такая горячая особа нуждается в спасении?
— Отпустите меня, — произнесла сквозь зубы Дженис, услышав, как за ее спиной Изобел открыла окошко кареты. — Я дочь маркиза.
— Все вы так говорите, — усмехнулся негодяй, заводя ее руку ей за спину. — Но должен вас предостеречь: если возлагаете какие-то надежды на объяснение с герцогом, которого преследуете, то вас ждет разочарование. Если вы благоразумны, то уедете сразу же, как только очистится дорога. — Он умолк, но только для того, чтобы окинуть всю ее фигуру, от головы до пят, оценивающим взглядом.
Дженис не осталась в долгу и в свою очередь смерила его самым надменным, на какой оказалась способна, взглядом, вложив в него все имевшееся в ее распоряжении презрение. И тут случилось неожиданное: он вдруг впился в ее губы, да так сочно и непристойно, что она чуть не потеряла сознание.
В то же мгновение ее отношение к поцелуям чудесным образом изменилось. Поразительно, как превосходно ее губы слились с его губами за несколько кратких секунд, прежде чем к ней вернулась способность соображать и она попыталась ударить нахала коленом в промежность, но попала только в бедро.
— Какого дьявола? — Он отшатнулся и сердито уставился на нее, не выпуская ее рук, которые все еще удерживал, словно в тисках, у нее за спиной.
— Теперь вам понятно, — задыхаясь, произнесла Дженис, — что я здесь действительно только для того, чтобы повидать вдовствующую герцогиню, безрассудный негодяй?
Их разделял падающий снег, и у нее возникло странное ощущение, будто все происходит во сне. «Это он», — твердило сердце, ее глупое несмышленое сердце, хотя губы горели, горло сжимала слепящая ярость, а мозг мгновенно отнес его к разряду никудышных.
«Непохожий на остальных» — так сказала мама о мужчине, которого она когда-нибудь отыщет. Кто, как уверяла ее так же и Марша, непременно встретится однажды на ее пути, несмотря на то что после прискорбного случая с Финном Латтимором, потрясшего ее до глубины души, она перестала доверять всем мужчинам без исключения.
Но Люк Каллахан — этот дерзкий грум — не мог быть этим мужчиной, ведь он даже не джентльмен. Ни в малейшей степени.
— Значит, я ошибся, — усмехнулся нахал.
— Определенно. — Она попыталась вырваться.
Он отпустил ее руки, но положил свои ладони ей на поясницу и, теснее прижав к себе, сказал в своей обычной развязной манере:
— Черт побери! Вы настолько соблазнительная ошибка, что я ни о чем не жалею. — Он внимательно вгляделся в ее лицо. — А вы жалеете? Вам бы хотелось, чтобы я с самого начала не усомнился в том, что вы благородная леди?
Дженис в растерянности заморгала и прошептала:
— Я не могу ответить. И с вашей стороны низко об этом спрашивать.
Он громко расхохотался:
— Вы мне нравитесь, леди Дженис. Вы и ваша служанка из цирка. Между прочим, она внимательно наблюдает за нами. Не будем обращать на нее внимания, верно? — И с озорным блеском в глазах Каллахан наклонился и снова поцеловал Дженис.
Что она делает?
Но он очень приятный… такой приятный! Если мужчину можно назвать приятным в том смысле, в каком она называла приятным теплый огонь, или чашку горячего шоколада, или… рот, который говорил с ней без слов, подобно его рту.
«Ты создана для любви».
«Ты соблазняешь меня».
«Я хочу тебя».
Безмолвные послания, пробуждавшие в ее теле ощущения, которых она не испытывала еще никогда в жизни. Дженис дрожала, как новорожденный ягненок, глаза ее были закрыты, но окружающий мир внезапно расцвел, как весенний луг.
Губы его нежно, но настойчиво льнули к ее губам, однако все ее мысли занимала лишь надежная твердость этого крепкого тела — мощной груди, и живота, и сильных бедер, со спокойной уверенностью прижимавшихся к ней.
«Бедра мистера Каллахана».
Дженис и вообразить не могла, что когда-нибудь произнесет эти слова, даже мысленно.
Да уж, жизнь полна неожиданностей.
Глава 2
Через двадцать минут, когда они наконец прибыли в усадьбу Елизаветинской эпохи, принадлежащую герцогу Холси, губы Дженис все еще горели. Кружившиеся в воздухе снежинки практически вскипали в то самое мгновение, как касались их. Она не могла даже предположить, что страсть между мужчиной и женщиной может вспыхнуть так быстро, и где — на раскисшей слякоти на дороге, в снегопад, когда в холодном воздухе, наполненном запахом влажной шерсти и выделанной кожи, от дыхания образуются облачка.