Скажи им, что я сдался
Шрифт:
Ён на автомате суёт её в карман, а письмо берёт и бегло читает. Глаз цепляется за фразу: «За сим я, известный в городе как Великий Гао, оставляю свою последнюю волю…» Ёна резко бросает в пот.
— Синхронизация завершена, — сообщает Борд. — Установлена личность с балкона.
— Какая личность с балкона? — не сразу соображает Ён. — Кто? — Снова читает он про себя злосчастные строки. Не от руки написаны. Ох, не внушают они доверия. Кто угодно мог напечатать эти обычные буквы, образующие однако страшные слова.
— И Бан, — отвечает Борд.
— Кто? — Информации так много, что Ён в ней теряется.
Он не успевает
— Ты слышишь? — раздражённо бормочет он, а затем показывает на новостной экран участка.
Там идёт ролик, в котором показывают знакомые Ёну кадры, правда, с иного ракурса. Из салона, только от лобового стекла машины. Парень, чьё лицо скрывает капюшон, что-то говорит и склоняется к окну. А ещё мелькает часть маски полицейского, к которому он обращается. Ему отвечают. Разговор показан вплоть до того момента, как он разворачивается и виден рисунок на спине его куртки. Потом тот же момент показан с уличных камер. Затем показана любительская съёмка, где Ён на похоронах Великого Гао нацеливает пистолет на мальчика. Затем кадры, как Ён всё так же пряча лицо в маске, выходит из полицейского участка и садится в машину, где за рулём его дожидается Диан.
Что получается? Они за час состряпали документальный фильм, который можно смело назвать «Свинорылый встречает божество»?
Затем схваченный ими подозреваемый орёт:
— Ха! Так вот кто на самом деле в этом замешан! Хотели меня ни за что ни про что в Серый дом отправить?! Нет! Сами отвечайте за свои преступления. Заслужили!
Ведущая экстренного выпуска говорит, однако для Ёна её болтовня превращается в неразборчивые звуки. Камера направляется на сидящего рядом Бо Мана. Он улыбается от уха до уха и светится от гордости.
— Нам стоит поблагодарить вас как порядочного гражданина и отличного репортёра за то, что оперативно нашли информацию и предоставили её нашей передаче. Количество наших зрителей превышает половину жителей города. И не спроста. Мы рассказываем только настоящие новости. Люди должны знать правду. Так, — смотрит она в сценарий. — По нашим сведениям, полицейским, который подозрительно часто мелькает перед Гао в последние часы его жизни, а также в итоге проводящий расследование его убийства является… — Сердце Ёна готово оторваться и упасть. — Ён Ширанья? Мы успели опросить несколько знакомых с ним человек… — «Да когда?» только и успевает подумать Ён. — И вот что они говорят.
Лица, конечно же, замазаны. Голоса изменены. Одни говорят, что он никогда не делал операций на лице. Потому он уродлив и очень завистлив. Что он всегда отзывается о Великом Гао в негативном ключе и желает ему всяческих неудач. Другие — что он самонадеян (и вероятно поэтому вынуждает всех видеть своё уродство вместо того, чтобы наконец лечь на хирургический стол) и считает, что ему позволено всё. Что папочка даже купил ему место в полиции, чем окончательно развязал руки.
— Кто, мать вашу, — воет Син Тэ Пон, — отдал запись двустороннего регистратора с рабочей машины? Кто посмел без моего ведома распоряжаться информацией ведомого сейчас расследования?
Он глядит на Диана, но тот пожимает плечами. Однако секунду спустя лицо его выражает полнейшее понимание.
— Че Баль! — зовёт он на весь отдел.
Никто не отзывается.
— Че Баль! — в этот раз надрывается начальник Пон.
— Здесь, — не имеет права не отозваться тот.
Стоит он, к слову, подозрительно близко к выходу.
— Твоих рук дело? — спрашивает Диан. — Даже не думай сочинять. Ты сегодня ездил мыть ту машину.
—
— Че Баль! — затыкает его начальник Пон. — Отстранён! Диан! Увези Ширанью подальше от толпы! Указаний насчёт его причастности никаких не поступало, так что пока таимся и ждём.
— Что? — возмущается пуще Че Баль.
— Есть! — отзывается Диан и жестом предлагает Ёну следовать за ним.
Ён и слова не говорит в случившейся перепалке, хотя началась она из-за него, и также предпочитает молчать, когда через запасный выход покидает участок.
— И что мне с тобой делать? — чешет за ухом Диан.
Он озадачен не меньше Ёна, крутит руль, хотя машину ещё не завёл.
— Мне нужно домой, — говорит Ён, шаря по карманам.
Письмо! Он оставил его в участке. Вернуться бы, но не привлечёт ли его возня ненужного внимания толпы за углом? Да и из отдела его отослали. Не поставит ли он под удар начальника Пона, если будет проходить туда, когда вздумается? Стоит оно того?
Если показать письмо тому же Бо Ману, главному распространителю «истины», Ёна оправдают? Поверят ли ему сейчас, когда на весь мир его объявили главным подозреваемым, что тот самый Гао именно ему прислал свою последнюю волю. И что сама по себе означает эта воля? Разве не то, что он…
Конечно, никто не позволит Ёну открыть такую шокирующую правду.
— Зачем?
— Нужно кое-что взять.
Или схоронить? Куда девать флешку, тоже непонятно. Дело времени, когда узнают про посылку, и её содержимое начнут искать. Навряд ли на земле останется место, где можно будет её спрятать.
— Не хочешь заехать к брату? — спрашивает Диан. Ён не понимает его вопроса. — Он у тебя вроде в прокуратуре. Отец у вас нехило подсуетился…
— Нет, — прорезается голос у Ёна. — Не стоит.
— Он наверняка сможет помочь, хотя бы с тем, куда тебя спрятать на первое время. Разве братья не так поступают?
— Тебе в детстве, видимо, сказки про них часто попадались? — Мимо проносятся рекламные надписи, спешащие вникуда люди, здания-муравейники.
— Не так что много, — пожимает плечами Диан, — и старшие в основном хотят забрать удачу младшего и всячески ему мешают. Но именно так, как говорю, поступил бы я, если бы понимал, что его подставили. Если твой брат действительно знает тебя, — а он не может не знать, ведь росли-то вы как ни крути, рядом, буквально бок о бок, разве нет? — то должен понимать, что такая размазня не способна и на треть того, о чём говорят в новостях. Что смотришь? — Он усмехается, краем глаза улавливая, как Ён поворачивает к нему голову.