Скажи изюм
Шрифт:
– Октябрь?!
– Декабрь!
Эта немудрящая шуточка была у них долгие годы вроде пароля.
– Откуда?
– От верблюда! Слушай, Максуха, я звоню тебе сейчас, потому что только вчера еще был там.
– Где? – не без простительной тупости спросил Ого.
– Дома! – рявкнул Октябрь.
– Понятно, – сказал Ого, хотя не сразу и сообразил, что под словом «дом» братишка имеет в виду СССР. Не сообразил он в тот момент и того, что Октябрь никогда не стал бы ему звонить за границей, не случись чего-то экстраординарного. Более всего озадачила Максима ситуация, при которой происходил этот телефонный разговор. Вот так получается ситуация. Он глядел сверху на блуждающую улыбку Марджи и ее разбросанные
– Какие у тебя планы? – спросил Октябрь. Простите, любезный братец, что за неуместные вопросы.
Ах да, вы, наверное, тоже прослышали о «невозвращенстве»? Рилэкс, как сказала бы моя любимая Марджори, у нас есть дела поважнее. Марджори в этот момент сделала то, чего он страстно возжелал, – положила ему руки на бедра, на торчащие подвздошья и слегка сжала. О, грасиас, сеньорита!
– Завтра, – сказал он, – домой, – сказал он, – лечу, – сказал он.
– А зачем? – странновато прозвучал голос полубрата.
– Как зачем? Дел много накопилось. – Он нежно погладил ее грудки. – Скоро выставка будет…
– Там у тебя ничего больше не будет, – сказал Октябрь Петрович. – Понял меня? Ничего!
– О, грасиа, грасиа, грасиа, сеньор, – вдруг забормотала совсем не похожая на испанку золотистая мисс Янг.
Откуда, позвольте, выплыла эта испанщина, ведь я же не вслух благодарил, ведь про себя же…
– Что ты молчишь? – спросил Октябрь грозно.
– Слушаю тебя, – просипел он, почти уже на пределе.
– Я все сказал! – рявкнул Октябрь. – Теперь я тебя слушаю!
– Не знаю, что сказать. – Ого стал склоняться и трогать губами ее губы.
– Я вижу, ты там все-таки гребешься, – прорычал Октябрь. – Позвонить тебе завтра?
– Завтра… поздно… в Москву… Москву… – Ого бросил трубку на пол, обхватил плечи Марджори обеими руками и стал втираться в нее. С полу донесся далекий крик полубрата:
– Ты не должен возвращаться в Москву!
V
…Прошло не менее получаса, прежде, чем Марджори Янг удалось освободиться. Такого она прежде и во сне не видала. Он извергался раз за разом, не менее семи раз, причем количество всякий раз, поражая ее, переходило в качество. Такова Россия, такова диалектика. Девушка дрожала. Ах, почему у меня нет с собой фотокамеры, запечатлеть вот это! Даже освободив ее, Ого, вернее, его тело продолжало функционировать. Каждые четыре-пять минут все вздымалось и выбрасывало то, что уже, видимо, не в силах было сдержать. Хозяин тела, полностью прекратив сопротивление, лежал на спине, закрыв руками глаза, видимо, чтобы не видеть происходящего вокруг позора – залитых и уже засыхающих простыней, испохабленного ковра, изумленно отскакивающую и пытающуюся спасти свою одежду и обувь девушку, и далее – по всем траекториям, вплоть до телевизора, где дырка для забрасывания двадцатипятицентовых монет была уже забита прямым попаданием. Позор немыслимого опустошения нарастал до того, пока не лопнул, уступив место глуповатой, но, кажется, спасительной иронии. Попробуйте вызвать «скорую помощь», дарлинг! Как им объяснить? Ну, скажите просто, что у человека бунт сливочного аппарата или еще проще – кризис диалектики…
Атлантика
I
Атлантику иной раз называют Биг Дринк, то есть Большая Выпивка, и это для нас, быть может, хороший повод сделать паузу в повествовании. В кресле четырехсотместного самолета подвесим над Атлантикой одного из наших героев…
По началу, по замыслу, между прочим, отнюдь не главного, ибо главным героем полагали мы лишь благородную неопознанную музу Фотографии, но постепенно вылезшего, можно сказать, пропершего в главные герои в силу то ли долговязого роста, то ли нахальства, то ли благородного большевистского происхождения, а может быть, и просто в силу того, что выпало на его долю.
…Итак, наденем ему на голову наушники для прослушивания звукового трака кинофильма «Загадка» и шести музыкальных программ, идущих из подлокотника, оставим его микроскопически ползущим против вращения Земли, т.е. в восточную сторону, и немного порезонерствуем.
Месье Дагер, изобретая свою пластинку, и сэр Тальбот, соединяя йодин с желатиной для закрепления полученных отражений, вряд ли предполагали, что через каких-нибудь полтораста лет эти странные образы бытия, извлекаемые из потока времени, которые, вероятно, казались им столь же прекрасными, сколь и необъяснимыми, распространятся в таких масштабах среди цивилизации, что и саму их возлюбленную цивилизацию, надежду просвещенного XIX столетия, сделают немыслимой без своего присутствия.
Царь, Его Императорское Величество Александр III, позируя во главе своего собственного конвоя, олицетворяя незыблемость Российской империи, думал ли о том, что пластина, извлеченная из деревянного ящика на трех ногах, и изображение, напечатанное с этой пластины, окажутся тверже самой империи и надежнее молодцов конвоя в деле сохранения для потомства образа могучего отца незыблемой империи во главе преданного гвардейского конвоя.
Петр Максимилианович Огородников, уклонившийся от отзовизма и примкнувший, как всегда, к большевизму, думал ли, укрепляя меж колен шашку, подарок Восьмой партконференции и Брно, и уставившись в зрачок подлежащей экспроприации машины мелкого буржуа на бульваре только что отбитого Ростова-на-Дону, думал ли, что диалектический материализм находится под угрозой и собственные, еще не зачатые дети отринут то, что и тот момент запечатлевалось, – выпученность глаз, непримиримый изгиб губ, историческую детерминированность с самого начала почти уже загипсованных конечностей.
Родченко Александр с друзьями Татлиным и Эль Лисицким, ниспровергая «старую фотографию» с ее снимками от брюха, карабкаясь вверх и вниз, снимая снизу вверх и сверху вниз, внедряя двойные экспозиции и коллажи «новой фотографии», думали ли, что приближаетесь не к алюминиевому простору футуризма, а к мистическому прошлому в стиле «крем-брюле»?
Маршалы РККА, воображали ли, что ваши доблестные лица, иные даже с подкрученными усиками, что ваши ромбы и бранденбуры будут вымыты из негативов цензорами ГФИ ОГПУ для придания исторически ценным снимкам истинной подлинности и таким образом крохотные якорьки, еще связывавшие вас с возлюбленной красной республикой, растворятся в потоке, именуемом Летой, и вы отлетите еще дальше от Земли в ваших трансцедентальных парениях?
Почтенный доктор Криштоф Адольф Болдуин, пытавшийся уловить в своих тиглях хвостик Вселенского Духа и заметивший на дне реторты светящийся осадок, думал ли он, что это, может быть, и есть искомое, столь страстно желанное, ниспосланное за тяжкие труды и бессонные ночи, призванное обратиться далее в огромную отражающую поверхность человечества, дабы не теряли память и не зверели, но прибавляли бы в благородстве и благоразумии?
Летчики-космонавты СССР вкупе с Хрущевым Никитой Сергеевичем, взлетая с засекреченных баз и зачитывая секретные доклады, а стало быть, отражаясь во множестве копий на бессмертной эмульсии, полагали ли отражения эти делом более серьезным, чем слава вашей родной Коммунистической партии?