Скажи пчелам, что меня больше нет
Шрифт:
И все же форель, отливая серебром в последних лучах солнца, боролась и норовила сорваться с лески. Роджер чувствовал ее силу, ярость и желание жить – несоразмерно большое для такой рыбы, – и его сердце тоже забилось мощнее.
– Кто тебя научил так закидывать удочку, Роджер Мак? – Тесть взял трепыхавшуюся на берегу форель и аккуратно ударил ее о камень. – Более ловкого движения я еще не видел.
Роджер скромно отмахнулся от комплимента, хотя и покраснел от удовольствия: Джейми не разбрасывался похвалой.
– Мой отец, – ответил он.
– Правда?
– В смысле – преподобный, – поспешил
– Значит, он и есть твой отец, – улыбнулся Джейми.
У дальнего берега заводи Жермен с Джемом спорили из-за того, кто выудил самую большую рыбу. Поймали они порядочно, но складывали форель в общую кучу и теперь не могли определить, где чья.
– Ты ведь не думаешь, что я люблю Джема и Жермена по-разному из-за того, что первый – мой внук по крови, а второй – нет?
– Конечно, не думаю.
Глядя на мальчиков, Роджер и сам улыбнулся. Жермена, родившегося на год с небольшим раньше, отличало худощавое телосложение, как и обоих его родителей. Джем был широкоплечим, в деда. И в меня, – подумал Роджер, приосанившись. Оба мальчика сильно вытянулись. Под алым светом заходящего солнца их волосы вспыхнули рыжим – даже белокурая шевелюра Жермена.
– А где Фанни? Она их быстро помирит.
Двенадцатилетняя Фрэнсис порой выглядела намного младше своих лет, а иногда – поразительно старше. Девочка уже успела сблизиться с Жерменом, когда в Ридже появился Джем, и ее первоначальная настороженность к нему объяснялась страхом, что Джем отнимет у нее единственного друга. Однако Джем был душой компании, а бывший карманник Жермен умел найти подход к людям гораздо лучше любого одиннадцатилетнего мальчишки, и вскоре троицу повсюду видели вместе. Хихикая, они то удирали через кусты, спеша по каким-то таинственным делам, то вдруг появлялись во время пахтанья масла – слишком поздно, чтобы помочь со сбиванием, но как раз кстати, чтобы выпить стакан свежей пахты.
– Дженни учит ее вычесывать коз.
– Зачем?
– Хочу добавить козий волос в штукатурку для стен.
– Понятно.
Роджер кивнул, протягивая шнур для переноски рыбы через темно-красную жаберную щель.
Солнце почти опустилось за деревья, однако форель все еще клевала, то и дело выпрыгивая из воды и образуя на поверхности сверкающую рябь. Поддавшись соблазну, Роджер на мгновение сжал пальцы на удилище… Нет, для ужина и завтрака им хватит, а в погребе и так уже с десяток бочонков соленой и копченой рыбы, да и солнце вот-вот скроется.
Джейми в одной рубахе неподвижно сидел на удобном пеньке, вытянув босые ноги; сзади на земле валялся старый охотничий плед. В нагретом за день воздухе разливалась нега. Он посмотрел на мальчиков: позабыв о споре, те снова взялись за удочки и внимательно следили за поплавками, будто парочка зимородков.
Джейми повернулся к Роджеру и как ни в чем не бывало спросил:
– А у пресвитериан существует таинство исповеди, mac mo chinnidh?
Роджер немного помолчал, ошеломленный как самим вопросом, так и возможным подтекстом, а также тем, что Джейми назвал его «сын моего дома». Подобное обращение он слышал только раз, во время собрания кланов на горе Геликон
Однако по своей сути вопрос был простым, и Роджер так же просто ответил:
– Нет. У католиков семь таинств, а пресвитериане признают всего два: крещение и причастие. – Этим он мог бы ограничиться, только суть вопроса явно заключалась в другом. – Вы хотите мне о чем-то рассказать, Джейми? – На его памяти он лишь второй раз обратился к тестю по имени. – Я не могу отпустить вам грехи, но с радостью выслушаю.
Лицо собеседника, до сей поры не выражавшее особого напряжения, теперь расслабилось, и разница была очевидной. Собственное сердце Роджера распахнулось навстречу этому человеку, готовое принять все, что бы тот ни сказал. По крайней мере, так он думал.
– Да, – хрипло ответил Джейми и кашлянул, застенчиво наклонив голову. – Это меня устроит. Помнишь ночь, когда мы вырвали Клэр из рук тех подонков?
– Такое не забывается. – Роджер посмотрел на тестя, потом скосил глаза на мальчиков, которые по-прежнему увлеченно рыбачили, и вновь оглянулся на Джейми. – Почему вы спрашиваете? – осторожно поинтересовался он.
– Ты был там, когда я сломал Ходжпайлу шею, а Йен спросил, что делать с остальными? И я сказал: «Убей всех».
– Да.
Он там был. И не хотел возвращаться к прошлому. Слова тестя подняли на поверхность воспоминания, от которых повеяло холодом: непроглядная ночь в лесу, отблески пламени, леденящий ветер и запах крови. Барабаны… Один боуран грохочет у него в руках, еще два – позади. Крики. Чьи-то сверкнувшие в темноте глаза и острый спазм в животе, когда под его ударом проломился череп.
– Я убил одного из них, – резко произнес Роджер. – Вы знали?
Джейми все это время смотрел на него и сейчас не отвел взгляда. На миг сжав губы, он кивнул.
– Сам я не видел, – сказал он. – Но на следующий день у тебя на лице все было написано.
– Немудрено.
Роджеру сдавило горло, и слова вырывались с хрипом. Удивительно, что после битвы Джейми вообще заметил хоть что-то, кроме Клэр. С болью в груди, как после удара под дых, Роджер вспомнил: она стояла на коленях у ручья и пыталась выправить собственный сломанный нос, глядя на отражение в воде, а по ее избитому обнаженному телу струилась кровь.
– Нельзя угадать заранее, чем все закончится. – Джейми пожал плечом. Шнурок, державший его волосы, исчез (видимо, зацепился где-то за ветку), и густые рыжие пряди колыхались на вечернем ветерке. – Я имею в виду схватку. Одно остается в памяти, другое нет. Тем не менее ту ночь я помню прекрасно – как и последующий день.
Роджер молча кивнул. У пресвитериан действительно не было таинства исповеди, и сейчас он об этом пожалел: весьма полезная штука. Особенно если ведешь такой образ жизни, как Джейми. Но любой священник знает потребность души выговориться и быть понятой, и в его силах дать такую возможность.
– Естественно, – сказал он. – Значит, вы сожалеете? О том, что приказали убить тех людей?
– Ни капли. – Джейми бросил на него жесткий взгляд. – А ты сожалеешь о своем поступке?
– Я… – Роджер внезапно умолк. Не то чтобы он об этом не думал, просто… – Сожалею, что пришлось, – осторожно закончил он. – Очень. Хотя в глубине души уверен: иначе было нельзя.