Сказители
Шрифт:
Баоцин решил послать деньги командующему Вану как можно быстрее. Он боялся опоздать, чтобы снова не навлечь на себя беду. Самым сложным было то, что у него не было наличных денег. Он посоветовался с женой, думая продать два ее украшения, но та сразу пошла на крик:
– Черта с два! Меня это не касается! Ты что, не знаешь? Я уже говорила твоему брату, Сюлянь – это Сюлянь, а я – это я. Больше я к ней никакого отношения не имею. Думаешь продать мои украшения? Ха-ха!
Баоцин через силу улыбнулся ей в ответ.
– Но ты... Эх, ты никак не можешь уразуметь.
– Я не могу взять
– Я хочу сказать, что ты еще не понимаешь опасности создавшейся ситуации.
– Понимаю я или не понимаю – все одно. Так или иначе, я не дам тебе ни фыня.
Баоцин попросил Сюлянь достать свои украшения. Она открыла коробочку и передала отцу, в глазах ее стояли слезы. Баоцину стало стыдно.
– Из-за нескольких украшений не стоит плакать, дочка, – сказал он. – Дождемся лучших дней, и я куплю тебе новые, красивее этих.
Баоцин скопил кое-какие деньги, но предполагал истратить их в самом крайнем случае. Он откладывал деньги в строго определенные дни, не нарушая срока. И если ему иногда не удавалось вовремя отложить, он готов был чуть ли не пожертвовать собой. Кроме того, на этот счет у него имелись свои соображения. Он считал, что раз существует единая семья, то и радости, и горести должны делиться между всеми. Сюлянь уже выросла и тем более должна' учиться, как вести дела.
В конце концов деньги были собраны и отправлены через надежных людей командующему Вану. С этого момента в семье Фан образовались три группировки.
Тетушка представляла собой, так сказать, самостоятельную группировку. Сюлянь и Тюфяк – другую группировку, которая находилась в оппозиции к остальным членам семьи. Баоцин и Дафэн держали нейтралитет.
Баоцин надеялся, что, к всеобщему удовольствию, все наконец уладится. Однажды он зашел к Сюлянь и попросил ее проявить «слабость» и покориться матери.
– Тогда вся семья сможет жить в добром согласии.
Сюлянь, кивнув головой, согласилась. Однажды, когда мать была трезва, она подошла к ней, стала на колени, тронула ее за руку и, как несмышленый ребенок, снизу-вверх посмотрев на нее, улыбнулась.
– Мама, – сказала она с мольбой, – не считайте меня чужим человеком. Я ребенок без отца, без матери. Вы и есть моя мать. Вы моя родная мать. Почему вы меня так не любите?
Тетушка ничего не ответила. Она сидела, уставившись перед собой в одну точку, словно глиняная статуя бодисаттвы. Видимо, она приняла твердое решение и ничего не хотела слышать. На этот раз Сюлянь произнесла столько жалобных слов – и все без толку. Ладно, пусть это будет в последний раз. Она закрыла глаза и опустила голову.
Где-то в глубине ее души начало рождаться чувство гнева. Она подняла голову, но, увидев бледное лицо тетушки, чуть не подпрыгнула от страха. Тетушка плакала. Слезы текли из уголков ее глаз и скатывались по щекам. Она опустила голову, словно не хотела, чтобы Сюлянь видела, что она плачет.
Сюлянь встала и хотела уйти. Тетушка остановила ее и заговорила очень тепло:
– Я не отношусь к тебе плохо, дочка. Ты не думай... Ты не думай, что я хочу тебя выжить. Не было никогда такого, не было. Но, моя несчастная девочка, ты не убежишь от своей судьбы. В народе говорят: «Все, кто скитается, – люди горькой судьбы». Что на роду написано, того не избежать. А раз так, то я и лелею мечту, что ты найдешь себе хорошего человека, будешь жить в достатке и вкушать радости жизни. Мы же, двое стариков, проживших жизнь в бедности, тоже не останемся на бобах. Ты ведь не допустишь, чтобы твой отец и я остались внакладе, верно? Мы столько потратили денег на тебя. – Она подняла глаза и спокойно посмотрела на Сюлянь.
Сюлянь стояла и глядела на нее сверху, уперев крепко сжатые маленькие кулачки в бока. Она вдруг вспомнила слова, сказанные старой госпожой. Губы ее побелели, и она сказала:
– Может быть, у меня на роду и написано всю жизнь маяться, но если я не буду сама себя унижать, то и нет необходимости становиться чьей-то наложницей.
Не успев вытереть слезы, тетушка схватилась за бутылку и сделала глоток.
Высказав матери все, что накипело у нее на душе, Сюлянь почувствовала облегчение. Но мать вовсе не стала к ней мягче, и это ее разочаровало. Сюлянь нуждалась в материнской ласке.
В тот же день вечером она приняла решение. Одними словами мать не проймешь, нужны действия. Надо, чтобы дома обратили внимание на то, что она уже взрослая. Но как тут лучше поступить? Идея созрела внезапно. Сюлянь слезла с кровати, подошла к шкафу и достала альбом с марками. Она долго с грустью смотрела на него, затем со злостью бросила в помойное ведро. Серьезная девушка, желающая заняться делом, не должна тратить попусту время и баловаться марками. Как же начать новую жизнь? Целую ночь она ворочалась в кровати и не могла заснуть. Хотела несколько раз выйти и принести обратно свой драгоценный альбом с марками, но все-таки удержалась.
Организация по сопротивлению Японии прислала Баоцину письмо, в котором просила его труппу поработать в пользу фонда сопротивления. У местных жителей было какое-то странное представление, что войну принесли с собой беженцы. Нужно было мобилизовать народ всей страны на объединение сил в борьбе против врага, поднять боевой дух чунцинцев с тем, чтобы они знали, что и «люди из-за реки» дышат одним с ними воздухом и что у них общая судьба.
Письмо Баоцина взволновало. Когда Циньчжу спросила, какую сумму им заплатят за выступление, он ответил, что денег не выделят даже на дорогу. Услышав это, Циньчжу скорчила гримасу. Супруги Тан качали головами:
– Нет, не согласны.
– Я заплачу за Циньчжу, – Баоцину ничего не оставалось, как пообещать оплатить транспорт. Его слова развеселили семейство Тан, и они хохотали до упаду. Тетушка Тан, насмеявшись, выдавила из себя: – У вас денег много, Баоцин, добрый человек, у вас деньги есть. Мы бедняки, должны зарабатывать себе на еду. Один раз поработаешь бесплатно – они в следующий раз еще придут. Но у вас... У вас есть деньги. Вы готовы выкладывать деньги даже за приемную дочь, лишь бы не продавать ее. У вас столько денег, какое счастье!