Сказители
Шрифт:
Сюлянь внимательно наблюдала за ней и чувствовала, как и раньше, какую-то опустошенность. Ей не хватало слов, но она все-таки записала несколько вопросов, чтобы потом спросить у Мэн Ляна.
Семья Тан тоже прибыла в Наньвэньцюань. К этому времени заработки у них возросли и как-то сами собой появились дурные привычки. Тан Сые и Циньчжу стали курить опиум и приучили к этому Сяо Лю.
Тан Сые любил поживиться за чужой счет, любил деньги, но больше всего обожал курить опиум. Он курил его постоянно и не только ради собственного удовольствия. Ему казалось, что таким образом можно повысить свой престиж в обществе. Люди узнают о том, что он курит, и скажут: «У господина Тана наверняка много
Он курил, курили Циньчжу и Сяо Лю. Страсть к курению усиливалась, сами же они становились все ленивее, все грязнее. Все дела вела тетушка Тан, но у нее не было способностей и умения общаться с Людьми. Откровенно говоря, она вызывала у людей неприязнь с первого же взгляда. Даже самый добродушный человек, увидав ее, начинал кипятиться и шуметь, не дожидаясь, когда она пустит в ход свой острый как бритва язык и начнет корчить устрашающие гримасы. Дела се мьи Тан катастрофически ухудшались. В Чунцине на курение опиума уходили немалые средства. Местные лиходеи чуть ли не каждый день приходили вымогать деньги, а если повезет, то и немножко покурить. Конечно же, лучший способ покурить на дармовщинку – вымогать деньги у богатых. Пусть раскошеливаются. Богатеи больше всего боятся сесть в тюрьму. Циньчжу уже побывала за решеткой, хватит и одного раза. Для того чтобы ее вызволить, отец затратил немало денег.
Таким образом, после возвращения в Наньвэньцюань семья Тан осталась без единого гроша. Не откладывая дела в долгий ящик, Тан Сые привел себя в порядок, переоделся и отправился к Баоцину. От курения опиума лицо его осунулось, сам он похудел и стал похож на привидение. Однако, что ни говори, способностей у него
было больше, чем у жены. Он умел улаживать дела без скандала. План Тан Сые состоял в следующем; летом обе семьи объединяются и выступают в городке в одной из чайных.
Баоцин не согласился. Дела у него шли прилично. Он репетировал новый текст Мэн Ляна, готовясь исполнять его в Чунцине в сезон туманов. А семья Тан может катиться ко всем чертям, пусть сами работают. Конечно, если разобраться по существу, то трудно было предположить, когда может понадобиться Сяо Лю. Тюфяк вряд ли согласится долго работать. Надежного постоянства здесь быть не могло, как не было и гарантии, что он не заболеет. По правде сказать, Тюфяк был уже не молод, привык жить на всем готовом, и работа давалась ему с большим трудом. Сам же Баоцин любил все делать спокойно и надежно. Тан Сые, войдя к Баоцину, застал его по пояс голым, в широченных штанах. Его смуглая спина и плечи блестели от пота.
Баоцин сказал, что очень занят и у него нет времени думать о будущих представлениях. Пусть подождет несколько дней. Гонор у Баоцина был немалый, и Тан Сые почувствовал, что тот его ни во что не ставит и этак мимоходом дает ему отставку. От этого было особенно обидно и неприятно. «Ладно, поживем – увидим, еще посмотришь, как старик Тан приберет тебя к рукам».
Он велел жене отправиться к тетушке Фан. Та пришла и раскричалась;
– Ты что, с ума сошла? Сюлянь и Баоцин могут заработать денег, а вместо этого просто бездельничают. Это же ясно. А ты смотришь и не вмешиваешься? Вот бестолковая!
Как только тетушка Тан ушла, жена Баоцина по свежим следам устроила мужу выволочку. Тот не обратил на нее внимания. Тогда она снова стала ворчать. Баоцнн продолжал репетировать, как бы не замечая ее. Тут тетушка окончательно вышла из себя и стала орать. Баоцин положил текст и встал. Он подвернул штаны и сказал;
– Может, ты перестанешь? Послушай меня. Вот какое дело. Семья Тан нам не попутчики. Я не желаю иметь с ними ничего общего. Они курят опиум, мы не курим и уже одним этим лучше их. А ты не зарывайся. Сына ты мне не родила, но разве я когда-нибудь бил тебя за это? Думал жениться на молодке? Нет. Верно? Ты любишь выпить, я не пью. Вот пусть каждый из нас и занимается своим делом. Я должен разучивать сказы и беречь голос, чтобы иметь возможность отдавать свои силы стране. Вот и все, разве я многого прошу? Наступит зима, и мне придется ежедневно драть глотку на подмостках. Заработанных денег хватает для того, чтобы ты жила в свое удовольствие, поэтому не лезь в мои дела и пусть семья Тан катится куда хочет.
Баоцин с трудом закончил свою тираду. Тетушка повалилась на стул и оторопела, словно язык проглотив. За все эти годы, кроме, может, первых дней после свадьбы, Баоцин никогда откровенно не говорил ей, что у него было на душе. Он умышленно дождался момента, когда она была совершенно трезва. Сказанное было истинной правдой, и от этого ей было особенно не по себе. Она не была пьяна и потому не посмела к чему-либо придраться и поскандалить с ним.
Наконец она сказала:
– Ты говоришь, что я не родила тебе сына, это так. Но я собираюсь обзавестись сыном, прямо сейчас. У нас очень скоро может появиться сын.
Баоцин ничего не ответил. Старая карга, а туда же, думает обзавестись сыном. Сама за собой и то не может присмотреть. Он незаметно показал ей язык.
Сюлянь делать было нечего, в поисках собеседника она частенько заходила к Циньчжу. Дафэн всегда отличалась неразговорчивостью, однако Сюлянь умудрялась и с ней поболтать о том о сем, просто пощебетать. Теперь Дафэн ушла, и ей нужна была новая подруга, а стать ею могла только Циньчжу.
Кроме того, у нее были и другие соображения, по которым она хотела видеть Циньчжу. Эта исполнительница сказов отлично разбиралась в отношениях между мужчинами и женщинами. Сюлянь частенько задавала ей вопросы на эту тему. Циньчжу иногда болтала с ней, а порой только смеялась. Ты хочешь узнать? Попробуй сама, и узнаешь. Для такой наивной инфантильной души, как у Сюлянь, уроки Циньчжу были намного понятнее рассуждений учителя Мэна.
Баоцин очень неодобрительно относился к встречам Сюлянь с Циньчжу. Он был занят репетициями сказа, ему некогда было ею заниматься. Он велел жене присматривать за Сюлянь, однако та знала лишь одну заботу – пить вино.
Однажды Дафэн снова появилась дома. Лицо серое, глаза тусклые, вид совсем понурый, как будто постарела лет на двадцать.
Сюлянь нетерпеливо ждала момента, когда можно будет перекинуться с нею парой словечек с глазу на глаз.
– Сестра, что случилось? – доискивалась она, теребя Дафэн за плечо. – Скажи мне, что произошло?
Дафэн заплакала. Сюлянь тихонько толкала ее в плечо, будто хотела разбудить.
– Скажи мне, что, в конце концов, произошло?
Дафэн была вся в слезах. Сдерживая рыдания, она начала говорить:
– Теперь я на собственной шкуре испытала, что такое выйти замуж за негодяя и следовать ему. – Она завернула рукава – на руках повсюду виднелись синяки да ссадины. – Это его работа. – Она зарыдала, закрыв лицо руками, не в силах продолжать.
– За что? – Сюлянь во что бы то ни стало хотела докопаться до сути. – Почему?
Дафэн молчала.
– И ты ему позволила?
– Разве я могла позволить ему бить меня, глупая! Мне было с ним не справиться.
– Тогда пойди и расскажи обо всем отцу.
– Что толку? Что отец может с ним сделать, он уже стар. К тому же он всего лишь рассказчик. А я? Я всего лишь дочь рассказчика. Что он может сделать?
Сюлянь ужаснулась. Несчастная Дафэн! Отец отдал ее мужчине, тот ее избил, и она ничего не может поделать. Она не умеет зарабатывать себе на жизнь, поэтому ей остается только глотать обиду. Дафэн вдруг тихо вскрикнула.