Сказка о Емеле и волшебной щуке
Шрифт:
Сидит она важная, не в дерюге уже — в красной запоне да вышитой рубашке тонкого льна, с накладной косой до пояса. Люди охают, ахают, хохочут, пальцем показывают. Но к такой реакции Миля привыкла — улыбается, рукой машет. Будто кинодива на красной дорожке.
— Вот ты, Ярилка, говоришь, у вас тут шапки-невидимки, ковры-самолёты. А где они? Народ-то ваш, похоже, чудеса только во сне видит, и то по праздникам.
Щук, само собой, молчит, прилюдно из бочки не высовывается. Да была деревенька невелика. Скоро дома последние за спиной остались, впереди — пажити да луга.
Глядь, навстречу всадник
А ездок в стременах привстал и орёт:
— Украли! Царскую невесту украли!
Ярилка из бочки высунулся:
— Вели-ка назад повернуть.
Миле и самой любопытно стало.
Въехал всадник в деревню и с седла не то соскочил, не то свалился. Скакун его стоит, морда в пене, дышит с шумом, еле жив. Народ вокруг бурлит: что? как? почему? Девки всаднику напиться поднесли, парни коня увели остудить да искупать. А между тем, из разговоров кое-что выяснилось…
Вчера под вечер приехала в деревню дочка боярина Воибуды — с девками, мамками, няньками да гридинами-охранниками, переночевала, а поутру дальше отправилась. Звать ту боярышню Жиронежкой. Ездила она на заповедное Чудо-озеро, в волшебной воде искупаться, красоты и здоровья набраться, а оттуда — назад, в стольный град, на царские смотрины. Только и без смотрин ясно, что быть Жиронежке царицей. Боярин Воибуда ближе всех к трону стоит. Дочку свою на него и посадит.
Тут и всадник отдышался.
— Налетела, — говорит, — ватага разбойная. Нас с ребятами смяли, растоптали, только я и вырвался. А Жиронежку свет Воибудовну с девками да бабами, нарядами дорогими да ларцами драгоценными в полон взяли и к топи Чёрной повезли. Будет, говорят, она невестой, да только не царю, а Чуде-Юде Окаянному, владыке болотному, князю подземному. Выручай, народ! Коль утащат боярышню в топь, не достанешь ни силой, ни колдовством!
Мужички деревенские стоят, переглядываются, затылки чешут.
— Ты прости, — говорят, — гридин доблестный. Сказывают, Чудо-Юдо прислужников своих силой нечеловеческой наделяет. Коли уж ты сотоварищи с ними не сладил, то куда нам, мужикам от сохи? Тут дружина надобна, да чародеев парочка. Лучше мы гонца в стольный град пошлём. Пусть царевич сам невесту свою вызволяет!
— Что же вы за люди! — рассердился гридин. — А кабы ваших дочерей Чуде-Юде на поругание отдали?
Засмущались мужики, снова принялись затылки чесать. Бабы ропот подняли — не хотят мужей на верную погибель отпускать. Вдруг одна повернулась и в Милю пальцем ткнула:
— А вот эта пущай боярышню вызволяет! Чай, она чародейка знатная, раз телега у неё без лошади сама едет!
Всадник к Миле подошёл, земной поклон отвесил — Миля так и обомлела.
— Смилуйся, — просит, — матушка чародейка, не оставь девицу невинную на погибель лютую.
Слышит Миля — Ярилка в бочке плещется, в стенку толкается. Небось, остеречь хочет от шага неразумного.
— А сколько их, разбойников этих?
— Да почитай, человек сорок.
Миля не хотела, а хихикнула. Эмильбаба и сорок разбойников!
Только всадник смех её по-своему понял.
— Справишься, значит? — в голосе и в глазах серых такая надежда, что у Мили сердце ёкнуло.
Гридин-то молод и собой хорош.
— Да не вопрос!
Отвернулась, слова волшебные в кулачок шепнула — и поехала из деревни под напутственные крики и бросание в воздух шапок.
Едва деревня осталась позади, показался из бочки Ярилка. Миля думала, щук её за самонадеянность отчитает.
Он и правда браниться стал, но не на Милю, а на Чудо-Юдо Окаянное:
— Сколько лет тихо сидел, носа в верхний мир не казал! А тут почуял волю, распоясался! За старое, злодей, принялся — девиц воровать! И проучить некому... Ты вот что, Эмилюшка. Догоним, близко не подъезжай. Помни: сильны лиходеи болотные, парой хворостин с ними не управишься. И дубины, боюсь, мало будет...
4
Добралась телега до места, где на боярышню напали. Стоят четыре возка, разворочены и брошены, упряжь оборвана, лошадей не видно, зато у дороги лежат-стонут гридины боярские в кафтанах узорчатых. Красавцы, как на подбор, не хуже всадника того сероглазого.
Миля на них время тратить не стала. Живы, и ладно. А как отъехали, сказала Ярилке:
— Странно. Разбойники повозки бросили, а лошадей с собой увели?
— Лошади сами разбежались, от ужаса. Пугает их сила болотная. Потому ватага и с гридинами легко управилась — кони седоков поскидывали, спасибо, не затоптали. А ну, держись!
В следующий миг свернуло Милино средство передвижения с дороги наезженной и понеслось по лугу, подпрыгивая на всяких неровностях. Дальше — хуже. На полном ходу вломилась телега в кустарник. Миля сжалась в комок, голову руками прикрыла — ветки со всех стороны так и хлещут. Одна, острая, по плечу чиркнула, рукав пропорола, царапину глубокую оставила. А телега знай себе мчится по редколесью, как дикий мустанг, того и гляди на дерево наскочит.
Миля в край телеги вцепилась, то откроет глаза, то снова зажмурится. Слышит, как за спиной бочка гремит, о борта бьётся — ой, сейчас выпадет! Или Милю ударит да зашибёт, кости переломает.
— Может, остановимся?
— Вперёд! — кричит щук. — Топь уж близко! Упустим, всё пропало!
То ли удача была на их стороне, то ли встроен в щучью магию алгоритм безопасности, но перелесок они проскочили невредимыми.
Вылетели на открытое пространство — трава густая, зелёная, сочная... под колёсами так и зачавкала. Из травы кочки выпирают, на кочках бусинки тёмно-красные блестят. Никак клюква? Дальше — стена камышей, шуршит, колышется, будто к себе зовёт.