Сказка об Илье Муромце

Полевой Петр / Пётр Николаевич

— «Это точно, что было такъ!» — отвчаетъ Илья Муромецъ, — «а теперь тамъ все въ добромъ здравіи».

— «Да когда-же ты былъ въ Чернигов?»

— «А вотъ три дня назадъ, оттуда посл ранней обдни выхалъ, и прохалъ сюда въ Кіевъ дорогою прямозжею».

Какъ зашумятъ, загалдятъ за княжескимъ столомъ вс князья и бояре и русскіе богатыри….

— «Что ты, князь Владиміръ, этого хвастуна слушаешь! Какъ онъ сметъ теб небылицы нести! Кому же это незнамо, не вдомо, что ужъ тридцать лтъ нтъ отъ Кіева къ Чернигову пути прямозжаго, что залегъ на томъ пути Соловей-разбойникъ, и мимо его ни срый зврь не прорыскиваетъ,

ни черный воронъ не пролётываетъ?»

Отвчаетъ имъ посмхомъ Илья Муромецъ:

— «А я, братцы, — ни зврь, ни воронъ, — не только самъ тмъ путемъ прохалъ, да и Соловья-разбойника съ собою въ торокахъ привезъ!»

Повыскакали изъ-за стола князья и бояре, и могучіе княжескіе богатыри, побжали на дворъ Соловья смотрть; а Илья Муромецъ князя со княгинею вжливо проситъ туда же пожаловать, къ коню своему ведетъ, — злое чудовище имъ показываетъ.

— «А ну-ка, добрый молодецъ, прикажи ему показать намъ, какъ онъ свищетъ по-соловьиному, какъ шипитъ по-зминому, какъ рявкаетъ по-туриному?»

— «Изволь, князь Владиміръ, только на меня не гнвайся, если вы съ боярами и съ могучими богатырями отъ того свисту испугаетесь на землю попадаете?»

И приказалъ Илья Соловью-разбойнику, чтобы потшилъ онъ князя со княгинею, князей со боярами, съ могучими богатырями, приказалъ ему свиснуть только въ полсвиста. Не послушался его Соловей-разбойникъ, захотлъ на князьяхъ, да на боярахъ кіевскихъ свою злобу сорвать, да какъ свиснетъ во всю силу по-соловьиному… Съ теремовъ верхи рзные обсыпались, изъ рамъ стеклышки повывалились, князья съ боярами на землю пали, а князь Владиміръ подъ крыльцо залзъ — сидитъ ни живъ, ни мертвъ…

Увидлъ тутъ Илья злобу Соловья-разбойника, ухватилъ его въ торокахъ, подбросилъ его выше терема и разбилъ его въ мелкія дребезги.

Только тутъ князья со боярами и оправились; только тутъ они Иль и поврили; говорятъ:

— «Исполать теб, добрый молодецъ, славный могучій богатырь Илья Муромецъ! Будь ты всмъ намъ старшiй братъ, будемъ мы вс у тебя ходить въ послушаніи».

Подошелъ къ нему Владиміръ-киязь.

— «Сослужилъ ты мн, добрый молодецъ, службу немалую, очистилъ къ Чернигову дорогу прямозжую; принимаю я тебя къ себ на службу, а за столомъ своимъ даю теб первое мсто».

И пошелъ у князя Владиміра пиръ по-прежнему, по-веселому, и долго на немъ князь съ Ильею потшалися, а богатыри съ нимъ браталися, крестами мнялися.

Не долго Илья въ Кіев пировалъ-бражничалъ, скоро онъ съ дружиною на службу княжескую похалъ.

Выхалъ въ степи раздольныя, въ мста привольныя, бьется за Русь православную то съ Чудью блоглазою, то съ сорочиною долгополою, то съ татарами мурзамецкими. Стоитъ онъ однажды на рубежной застав, сторожитъ землю русскую — и видитъ, идетъ по дорог старый калка перехожій, проситъ у Ильи Божіей милостинки. Отдалъ ему Илья, что при немъ въ мошн случилось, и говоритъ ему старчище-каличище:

— «Стоишь ты тутъ, Илья, на застав, а самъ у себя надъ головой невзгодушки не вдаешь. Нахалъ на Кіевъ чудовище, прозывается онъ Идолищемъ поганымъ. Становился прямо на княжескій дворъ, вваливался прямо въ палаты къ князю Владиміру. И никого-то на ту пору при княз не случилось, — ни тебя, Ильи Муромца, ни молодаго Добрыни Никитича, ни Михайлы Потока Ивановича, ни Алешеньки Поповича. Вотъ и долженъ былъ Владиміръ князь Идолище у себя принять, хлбомъ-солью угощать — дороги подарки ему подносить, о пощад его слезно просить».

Какъ услыхалъ эти рчи Илья Муромецъ, разгорлося въ немъ сердце молодецкое. Говорить онъ калк-перехожему:

— «Спасибо теб, что далъ ты мн вовремя всточку! Давай мняться съ тобою платьемъ. Бери ты мои доспхи богатырскіе и всю богатую мою сбрую ратную! Давай мн свои отрепья калчьи, давай посохъ и лапотки! Становись здсь Русь сторожить на мое мсто; а я съзжу помряюсь съ Идолищемъ поганымъ».

Сказано-сдлано. Окрутился Илья калкою перехожимъ, прізжаетъ въ Кіевъ-градъ, идетъ прямо на княжій дворъ, входитъ калкою въ палаты князя Владиміра и видитъ, тамъ сидитъ за столомъ Идолище, величается, надо всми боярами издвается. Голова у Идолища съ пивной котелъ, между плечъ у него косая сажень, волосы на голов, что копна снная. По цлой ковриг Идолище за щеку мечетъ, по цлому чану въ день пива выпиваетъ, по цлому барану жареному заразъ убираетъ, стъ-пьетъ и похваливаетъ: «И нтъ у васъ въ Кіев мн супротивника; всхъ вашихъ богатырей я за поясъ заткну, церкви Божіи сожгу, весь вашъ родъ истреблю».

— «Не хвались, на рать дучи» — говоритъ Идолищу Илья Муромецъ: «въ живот и въ смерти Богъ воленъ».

Посмотрлъ на него Идолище, и говоритъ ему:

— «Ты откуда больно смлъ выискался? Али долженъ я на теб показать, какъ дуги гнутъ? Знаешь-ли ты, калка-захожій, что здсь мн есть только одинъ супротивникъ — Илья Муромецъ, крестьянскій сынъ да и тотъ за тридевять земель на службу княземъ посланъ, вырубать сорочину долгополую, побивать татарь мурзамецкихъ. Только онъ одинъ и можетъ со мною помриться».

— «Знаю я Илью Муромца — мы съ нимъ названные крестовые братья, ходили вмст на враговъ земли русской, стояли вмст за вру православную, не давали проходу никакой погани, не давали никому надъ собой ни чваниться, ни похвалиться. Не дамъ и теб, Идолищу поганому».

— «Такъ вотъ ты каковъ, со мною тягаться задумалъ? А много ли ты, калка, головъ запасъ? Простился ли ты съ отцомъ съ матерью, съ родомъ и съ племенемъ? Ты скажи-ка мн, можетъ ли твой Илья Муромецъ, названный братъ, столько състь въ присстъ, столько выпить, сколько моей на то силы хватаетъ?»

— «Нашелъ чмъ хвастаться!» — говорить Илья Идолищу, — «говорю теб, что мы съ Ильею во всемъ равняемся: пиво пьемъ съ одного ковша, хлбъ димъ съ одного куска. А обжорами мы съ Ильею не были, и быть не чаемъ. Была у насъ на сел корова обжорлива да издохла — волкамъ въ сндь досталась. Такъ вотъ и теб, Идолищу, говорю, что и съ тобою тоже самое будетъ».

Какъ вскочитъ Идолище изъ-за стола княжескаго, какъ бросится къ Иль Муромцу. Опрокинулъ столы со скамьями, расплескалъ пива со медами…. вс и духъ притаили, думаютъ, что сотретъ онъ калку съ лица земли. Да Илья то догадливъ былъ: снялъ съ себя шапку пуховую, нахлобучилъ Идолищу на самыя очи, да какъ надавить на него ручкой правою — къ земл придавилъ, и ногой притопталъ! Только Идолище и видли: — онъ тутъ и духъ испустилъ! Не успль и силой похвастаться.