Сказки американских писателей
Шрифт:
Несколько минут по всему казалось, что дело пойдет на лад. Леску все время дергало, и клев был необыкновенно сильный и многообещающий. Раза два наживку, по-видимому, заглотали и унесли в верхние этажи отелей, чтобы переварить на досуге. В такие минуты профессиональная ловкость, с какой Черт орудовал удочкой, привела бы в восторг самого Исаака Уолтона. Однако старания его не увенчались успехом: приманку неизменно съедали, но добыча срывалась с крючка, и Черт вышел наконец из терпения:
— Слыхал я, каков народ в Сан-Франциско, — бормотал он. — Ну, погоди; попадись только мне на удочку! — прибавил он злорадно, насаживая на крючок новую приманку.
На
Жертва лежала едва дыша, а Черт, как видно, нисколько не торопился снять её с крючка; и, производя эту деликатную операцию, он не выказал той учтивости в манерах и ловкости в обращении, какой отличался обычно.
— Ну, — сказал он грубо, хватая маклера за пояс, — нечего хныкать и жаловаться. И не воображай, пожалуйста, что ты такая уж находка. Я был уверен, что поймаю тебя. Минутой позже, минутой раньше не все ли равно?
— Не это меня огорчает, ваша милость, — захныкала несчастная жертва, дергая от боли головой, — а то, что я попался, как дурак, на такую пустяковую приманку. Что обо мне скажут там, внизу? Упустить то, что покрупнее, и попасться на такую дешевку, — прибавил он со стоном, глядя на муху, которую Черт заботливо расправлял, — вот это самое — простите, ваша милость! — это меня и доконало!
— Да, — сказал Черт философически, — скольких я ни ловил, все твердят одно и то же; ты лучше скажи, с чего это вы стали так разборчивы? Вот одна из самых ходких моих приманок, зеленая спинка, — продолжал он, доставая из саквояжа изумрудного цвета насекомое. — Всегда считалось, что во время выборов она действует как нельзя верней, а теперь на неё ни разу не клюнуло. Быть может, вы с вашим проницательным умом, в котором не усомнится никто, вопреки этой маленькой неприятности, — прибавил Черт с изящным поклоном, обретая вновь свойственную ему учтивость, — объясните мне причину или предложите что-нибудь взамен.
Маклер с пренебрежительной улыбкой взглянул на содержимое саквояжа.
— Стара штука, ваша милость, — все это давным-давно вышло из моды. Однако, — прибавил он, несколько оживляясь, — за известное вознаграждение я мог бы предложить кое-что, — гм! — взамен этого хлама. Обещайте мне, — продолжал он деловито, — небольшой процент и кое-что наличными, и я к вашим услугам.
— Какие же ваши условия? — сказал Черт серьезно.
— Свобода и известный процент со всего, что вы поймаете, — и по рукам!
Черт задумчиво поглаживал хвост. Он был уверен, что маклер от него не уйдет, — риск был невелик.
— По рукам! — сказал он.
— Погодите минутку, — сказал хитрый маклер. — Это ещё не все. Дайте мне вашу удочку и позвольте мне самому наживлять крючок. Это нужно делать умеючи. Даже и с таким опытом, как у вашей милости, можно ошибиться. Оставьте меня одного на полчаса, и если мои успехи вас не удовлетворят, я теряю свой капитал, то есть свободу.
Черт согласился на просьбу маклера и, отвесив ему поклон, исчез. Грациозно спустившись на Монтгомери-стрит, он завернул в магазин готового платья Мид и К0 и, одевшись с головы до ног по моде, вышел оттуда, намереваясь весело провести время. Решившись забыть на время о своей профессии, он вмешался в поток человеческой жизни и со свойственной его натуре способностью веселиться без удержу развлекался этой суетой, толкотней и лихорадочной спешкой, находя в ней чисто эстетическое наслаждение, не омрачаемое деловыми заботами.
Что он делал в тот вечер, к рассказу не относится. Возвратимся к маклеру, которого мы оставили на крыше.
Уверившись, что Черт исчез, он осторожно вытянул из бокового кармана листок бумаги и нацепил его на крючок. Не успела удочка коснуться уличного потока, как маклер почувствовал, что у него клюет. Крючок был проглочен. Быстро вытащив жертву, снять её с крючка, и снова закинуть удочку было делом одной минуты. Опять клюнуло, и с тем же результатом. Клюнуло ещё раз. И ещё. Через несколько минут крыша была завалена трепещущими жертвами. Маклер и сам видел, что многие из них были его близкие друзья, а некоторые частенько посещали здание, на крыше которого очутились теперь в таком жалком положении.
В том, что маклер ощущал немалое удовольствие, будучи орудием погибели своих коллег, не усомнится никто, мало-мальски знакомый с человеческой природой. Но тут удочку дернуло с такой силой, что маклеру пришлось пустить в ход всю свою силу и сноровку. Волшебная удочка сгибалась словно хлыстик. Маклер держал её, крепко упираясь ногами в зубцы карниза. Не раз удочка чуть было не выскакивала у него из рук, и не раз он принимался снова тянуть кверху натянувшуюся лесу. Наконец, напрягая последние силы, он дотянул до крыши барахтавшуюся добычу. Словно вся преисподняя взвыла разом, когда маклер наконец вытянул к своим ногам… самого Черта!
Они злобно смотрели друг на друга. Маклер, должно быть, ещё помнил, как неделикатно с ним обошлись, и не торопился вынуть крючок из челюсти своего врага. Покончив с этим делом, он вежливо спросил Черта, доволен ли он. Этот джентльмен был погружен в созерцание приманки, которую только что вынул изо рта.
— Доволен, — сказал он в конце концов, — и прощаю тебя; но как эта штука называется у вас на земле?
— Нагнитесь поближе, — ответил маклер, застегивая сюртук и собираясь откланяться. Черт подставил ухо.
— Это называется «спекуляция»!
МАРК ТВЕН
ЛЕГЕНДА О ЗАГЕНФЕЛЬДЕ В ГЕРМАНИИ
Более тысячи лет назад здесь было королевство — совсем крошечное, правда, можно даже сказать, игрушечное, но королевство. В этих краях люди не знали ни интриг, ни соперничества, ни междоусобиц, ни прочих треволнений смутного старого времени, и потому жизнь их текла тихо и спокойно и граждане королевства были самым добрым и простодушным народом на земле: здесь царили мир и покой и жителям чужды были корысть и честолюбие, а значит, не было места зависти, — и все были счастливы и довольны.
Когда пришло время, старый король умер, и его малолетний сын Губерт взошел на престол. Народ души не чаял в новом короле; он был так добр, так чист сердцем и так благороден, что любовь народа к нему, возрастая с каждым днем, превратилась в настоящую страсть, народ боготворил его. Когда он родился, звездочеты тщательно изучили расположение небесных светил, и вот что они прочли в звездной книге:
«На четырнадцатом году жизни Губерта произойдет событие, чреватое серьезными последствиями: живая тварь, голос которой покажется Губерту самым прекрасным на свете, спасет ему жизнь. Пока король и народ будут чтить всю её породу, древний королевский род не иссякнет и страна не будет знать ни войн, ни мора, ни нужды. Но беда, если король ошибется в выборе!»