Сказки для избранных 3
Шрифт:
– Так, кто ж тебя просил голой меня изображать?! Думаешь, так мне весело лежать принародно в обнажённом виде?!
А тут и муж Данаи заявился из ниоткуда! Не сам, конечно, а в призрачном состоянии.
– Пусть мы в то время, – говорит, – которое на холсте изображено, и не были ещё расписаны, а когда поженились она уже была матерью не моего ребёнка, но тебя, Малевич ты этакий, я давно поджидал!
Накинулся муж Данаи на Рембрандта и завязалась между ними драка!
– Да не твоя это жена, а моя! – орёт художник. – И ребёнок у неё не от Зевса, а от меня!
Даная опять к мужичку:
– Идём, – улыбается. – В Неве искупаемся, а то жарко тут больно стало!
И за руку мужичка хватает. Но вдруг…
– Я вам сейчас так искупаюсь! – слышит мужичок знакомый до боли голос. – Значит, стоило родной жене ненадолго отвернуться, а муженёк её тут же на какую-то лахудру променял?!
– Познакомься, милая, – отвечает мужичок своей жене. – Это тётя Даная.
– Какая я тебе тётя?! – обиделась мать Персея. – Тоже мне, племянничек нашёлся!.. Эй, мужчины, – крикнула она дерущимся. – Идёмте домой, хватит тут выпендриваться!
И ушли куда-то.
А мужичку ещё долго пришлось объяснять жёнушке, что всё это было просто-напросто совместной галлюцинацией, какие часто случаются с туристами в Санкт-Петербурге из-за белых ночей.
14.08.2019
Жил-был кот Мухомор
В жалком вонючем городе, битком набитым машинами, как консервная банка дохлятиной, жил старый драный кот, по прозвищу Мухомор. Жил он за старой помойкой, которая образовалась самопроизвольно, в результате обрушения сараев. Умываться кот давно не любил, потому что считал это дело антигигиеническим, ведь как известно кошки и коты умываются языком, а лизать городскую грязь… Брррр!.. поэтому от него всегда "специфически" воняло, и поэтому его прозвали Мухомором.
Кстати, кроме как умываться, Мухомор также сильно не любил домашних собак (дворовые его давно не тревожили), маленьких людей, норовивших дёрнуть его за хвост, и автомашины.
Да, пожалуй, автомашины – эти вонючие железные монстры – были главными врагами Мухомора. Конечно, и от него самого несло помойкой, но – помилуйте, господа! – по сравнению с машинными "ароматами", его вонь (как ему казалось) была просто естественным благородным запахом бездомного кота. Можно сказать, благовонием!
Он боролся с ними, с этими железными монстрами, как мог! Царапал краску, грыз колёса, метил территорию багажника и капота, а иногда даже гадил на крыши. Но это не помогало. Он был один, а машин миллионы!
В жалком вонючем городе, которым Мухомор провонял насквозь, не было настоящей жизни. Была одна лишь вечная возня и грызня, возня и грызня за несчастный гнилой кусок с гадкой помойки.
Ах, как он хотел в деревню!.. Но деревни, той самой деревни, из которой его когда-то привезли в этот притон чахлой цивилизации, нигде не было! Она исчезла с лица земли вместе с коротеньким детством котёнка Мурзика, как его тогда звали. И дороги назад не было!
Хозяйка Мухомора однажды померла. Она была одинока. Её одиночество последние годы скрашивал только он – Мухомор, которого тогда ещё ласково называли Мурзиком.
И он оправдывал своё тогдашнее имя не меньше, чем теперешнее. Добрая старческая рука хозяйки гладила его за ухом и он сладостно мурлыкал.
– Мурзик, – говорила она душевным, каким-то распевным голосом, – вот твой завтрак. Кушай!
И подносила ему полную миску килек, сметаны, или молока…
Потом её увезли. Навсегда. А его просто выставили за дверь какие-то новые хозяева квартиры.
– Всё равно ему подыхать скоро, – усмехнулся какой-то молодчик. – Старый, блохастый… Брысь!
Так Мурзик перескочил из привычной атмосферы в непривычную, то есть на улицу. А там очень быстро превратился в Мухомора.
Как-то по весне старый драный кот спрашивал у перелётных птиц, не встречали ли они его деревню.
– Ну, она такая, – объяснял Мухомор, – большая, красивая, коровами пахнет, яблоками, лесом…
– Нам с высоты полёта всё маленьким видится, – чирикали птицы. – И вообще, честно сказать, мы с высоты вниз почти не смотрим: нам головы приходится прямо держать, чтобы с курса не сбиться.
Блохастый пёс Кабысдох (так его прозвали местные алкоголики, не вдаваясь в подробные разъяснения, что означает данное прозвище) был Мухомору старым приятелем и частым гостем. Он вечно таскался со своим давно обглоданным мослом, и при этом утверждал, что жизнь прекрасна.
– А что ты не бегаешь с этими? – спросил как-то раз у Кабысдоха Мухомор, указывая на собачью свадьбу.
– Мне не интересно с ними общаться, – признался Кабысдох. – У меня другие жизненные ценности.
– Это какие же у тебя могут быть ценности? – глядя на замызганного пса печальным взглядом, поинтересовался кот.
– Жизненные, – повторил Кабысдох, мечтательно посмотрев на помойку. – Мне претит суета. Я дорожу свободой мысли и силой духа! И физические утехи, которые несмышлёныши ошибочно принимают за удовольствия, для меня чужды!
– А-а-а! – понимающе поводил усами Мухомор, размышляя про себя о том, что старость не в радость. – Выходит, что ты своей собачьей душой в рай нацелился?
– Ага! – усмехался безобидный пёс Кабысдох. – Буду жить на облаках, когда в следующую жизнь перейду! И тогда… Эх, прощай помойка!
Кабысдох перешёл в следующую жизнь очень скоро.
Однажды ночью он замечтался, засмотрелся на звёзды, и, выйдя на перекрёсток, как говорится, потерял нюх. Это произошло мгновенно. Из-за поворота вынырнул один из тех вонючих железных монстров, которых так не любил кот Мухомор, и отправил безобидного блохастого пса в следующую жизнь.
"Что-то Кабысдоха давно не видно, – думал иногда Мухомор. – Странный он. Мечтатель… Эх, самому что ли помечтать о чём нибудь!"
И, лёжа под навесом, самопроизвольно создавшимся из старой сарайной двери и пары кирпичей, и наблюдая за первыми снежинками, нежно застилающими вонючий город и гадкую помойку, старый драный кот Мухомор, тихо мечтающий о исчезнувшей деревне, засыпал…