Сказки гор и ручьёв
Шрифт:
Свою праздничную одежду, как и праздничные чулки, она украсила широкой вышитой разноцветными шелками гирляндой цветов. Маленькие красивые ручки ее постоянно были заняты тем или другим рукоделием. И с таким же прилежанием, с каким работала она дома, работала она и в поле и на лугах, и молодые деревенские парни зачастую любовались прелестною Фиорикой, обещавшею стать со временем примерною хозяйкою. Но Фиорика не обращала на них ни малейшего внимания и о замужестве не только не помышляла, но даже и слышать об этом ничего не желала. Ей было некогда об этом думать, – говорила она, – так как прежде всего она была обязана заботиться о своей старушке матери.
А между тем сама старушка мать заметно хмурилась при этом и уже не раз пыталась втолковать своей дочери, что хороший работящий
– Мне же думается, что с этими мужчинами только одни лишние заботы и хлопоты, – говорила молодая девушка. – Ведь тогда придется нам и на него и прясть, и ткать, и мыть, и шить, и как же успеть нам тут управиться с полевыми работами?
При этих словах дочери мать, бывало, тяжело вздохнёт, вспомнив умершего своего сына, которому бывало, нашивала столько красивых рубашек и мыла их всегда до такой ослепительной белизны, что молодые девушки, глядя на ее молодца, только заглядывались. И никогда-то не роптала она, что много у неё работы!
Но, конечно, на то была она и мать, чтобы всё делать и никогда не жаловаться на усталость!
А между тем уже не далеко было то время, когда Фиорике пришлось на горьким опыте убедиться, насколько права была ее мать в своем желании поскорее иметь у себя в доме доброго работящего зятя, как будто старушка предчувствовала, что жить ей на свете оставалось недолго. Вскоре она стала прихварывать, слабеть и хиреть, и когда наступил час ее смерти, дочь ее при всей своей горячей любви к ней, не в состоянии была отсрочить этого часа.
Закрыв глаза горячо любимой матери, молодая девушка осталась совершенно одинокая на свете, и теперь совсем одна сидела в опустелом доме, впервые праздно сложив руки. Для кого было ей теперь работать? Ведь более никого у неё теперь не было.
Как-то раз, пригорюнившись, она сидела на пороге своего стройного домика и рассеянно смотрела куда-то вдаль, как вдруг заметила, что к ней ползёт по земле что-то чёрное, длинное. Она начала вглядываться и вскоре разглядела, что это был длинной полосой подвигавшийся к ней рой муравьёв. Но откуда шёл этот рой – этого разглядеть она не могла, до того велико было покрытое им пространство. Но вот шествие остановилось, и муравьи, разместившись широкими полукругом, стали перед Фиорикой. Немного погодя некоторые из них выступили вперед, и, обратившись к молодой девушке, повели с ней такую речь:
– Хорошо знаем мы тебя, Фиорика, и не раз восхищались твоим трудолюбием, нисколько не уступающим нашему собственному, чего часто замечать среди людей нам не случалось. А также нами хорошо известно и то, что нет у тебя на свете ни родных, ни родственников, а потому и пришли мы к тебе с просьбою последовать за нами и стать нашей королевой. Мы выстроим для тебя такой дворец, который будет в сто раз великолепнее и просторнее всех тех больших домов, какие ты когда-либо видывала на своём веку. Но только ты должна сперва дать нам обещание никогда более не возвращаться к людям, а до конца своей жизни жить с нами.
– Хорошо! Я согласна, и с удовольствием последую за вами и буду у вас жить, – отвечала Фиорика, – так, как здесь ничто меня не держит, кроме только одной могилы – могилы моей матери. Но только я эту могилу должна непременно навещать, чтобы приносить бедной моей маме и цветы, и хлеба, и вина, и у неё на могиле помолиться за упокой ее души.
– Бывать на могиле матери мы тебе запрещать не станем. Но и при этом ты все-таки обязана будешь ни с кем из людей по дороге не говорить; ибо если ты станешь вступать с ними в разговоры, то, наверное, изменишь нам; месть же наша будет ужасна.
Таким образом, последовала Фиорика за муравьями, и долго шли они, не останавливаясь, пока, наконец, дошли до такого места, которое было признано муравьями вполне удобным для сооружения дворца для вновь избранной ими королевы. При этом Фиорика, следя за постройкой возводимого ими здания, убедилась, насколько и искуснее и проворнее неё работали эти маленькие насекомые. Могла ли она когда-либо быть в состоянии с такою неимоверною быстротой соорудить столь сложное здание? Тут были многоярусные длинные галереи, как наружные, так и внутренние, из которых первые вели в просторные внутренние помещения, а вторые в те, что, находясь в самой середине здания, отведены были для личинок, которые заботливо то выносились муравьями на солнце, то не менее заботливо и торопливо уносились ими обратно в свои помещения при малейшем намёке на приближение дождя. Все кельи были очень красиво убраны разноцветными цветочными лепестками, прикреплёнными к стенам с помощью сосновых или еловых игл, и сама Фиорика очень скоро научилась у них ткать паутинную ткань, из которой потом делали шатры и навесы.
Быстро поднималось здание все выше и выше. Помещение, предназначавшееся Фиорике, отличалось такой изумительною красотою, какая даже и во сне никогда не грезилось ей. В комнату эту вело бесчисленное множество ходов, что давало молодой королеве возможность очень быстро получать известия вообще от всех своих подданных. Пол в коридорах, упиравшихся в эту комнату, был всюду устлан слоем красных маковых лепестков, дабы ноги королевы касались одних лишь пурпуровых ковров. Лепестки роз, прикреплённых к паутинной пряже и бесшумно задвигавшиеся и раздвигавшиеся, заменяли собою двери. Поль в самой комнате королевы был устлан цветами эдельвейса – суешницы – и представлял собою один сплошной мягкий бархатный ковёр, в котором разутые ножки прелестной Фиорики приятно утопали. Всякая обувь была бы здесь не только совершенно бесполезна, но еще и крайне неудобна, так как, ходя обутая, Фиорика непременно очень скоро помяла бы все эти пушистые, сотканные из цветов, ковры. Всюду по стенам красовались гирлянды, искусно сплетенные из незабудок, гвоздики, ландышей, и цветы эти беспрестанно сменялись свежими, отчего воздух был всегда полон свежести и чудного аромата. Потолок же в этой комнате был задрапирован лепестками лилий, наподобие шатра; что же касается постели, то трудолюбивые муравьи, проработав над ней несколько недель, устроили для своей новой королевы ложе из чистейшей цветочной пыли, которую сверху покрыли одною из тех паутинных тканей, что были сотканы самой Фиорикой. И, действительно, отдыхая, погруженная в сладкий безмятежный сон, на этом ложе, юная королева казалась так дивно хороша, что к ней, наверное, слетели бы с неба звёздочки, если бы только удалось им увидать ее. Но дело в том, что муравьи не без умысла устроили эту комнату в самой глубине здания и здесь до того ревниво и ревностно оберегали свою возлюбленную королеву, что даже самим себе никогда не позволяли входить к ней в то время, как почивала она, либо просто отдыхала.
Трудно было бы придумать жизнь более прекрасную и складную, чем та, что велась среди муравейника. Каждый муравей в отдельности, как и все они, сообща стремились наперерыв друг перед другом приносить своим трудом возможно большую пользу всей вообще общине и этим угодить и больше понравиться трудолюбивой своей королеве. Каждое её приказание выполнялось ими с быстротой молнии, потому что и сама Фиорика никогда многого зараз не требовала, да к тому же и каждое ее требование было всегда разумно и высказывалось ей кротко и ласково, скорее, как дружеский совет или мнение. В награду же за их усердие она всегда их дарила ласковым взглядом своих ясных очей.
Не раз говорили муравьи, что в темной обители их, с тех пор как жила у них Фиорика, поселился луч солнца, и всегда очень ценили и высоко превозносили выпавшее на их долю счастье. Они устроили для Фиорики особую террасу, чтобы имела она возможность, выйдя на нее, наслаждаться открытым воздухом и солнечным сиянием в том случае, если бы в комнате ей почему-либо показалось душно и тесно. К тому же с этой террасы королева их могла любоваться их постройкой, которая к этому времени уже успела сравняться с любым холмом умеренной высоты.