Сказки и легенды
Шрифт:
Раджапут снова вздохнул.
– Серасвати, голос отца я слышу в твоих словах.
– Да, я приходилась дочерью моему отцу.
– В тебе говорит гордость. Но каждому положению присуще свое чувство.
– Мне?
– Смирение. Несчастию к лицу смирение, как гордость - украшение власти.
– И я смиренно должна сделаться наложницей убийцы моего отца?
– Я тебе не советую этого. Я советую одно: покориться. Орлы борются с бурями, а раненой птице одно - лететь по ветру. Со вздохом говорю тебе это, но иного сказать не могу.
–
И, оставшись одна пред захлопнутой дверью, Серасвати сказала себе:
– Нет! Я стану слишком святою, если буду продолжать стучаться к вельможам. Люди пускают в несчастных советами, как дети в собак камнями. Чтоб отогнать их от своего дома. Смирение! Покорность! Мы выдумали тысячи стражей, чтобы они оберегали нас от других. Всякий хотел бы, чтобы другие были честны. Тогда легче их обворовать. Добродетель - это то, что нам выгодно видеть в других. Смирение! Покорность! Боги, создавшие нас земными богами, не знают ни смирения, ни покорности. Мы сами выковали все эти цепи. Для других. О, вечно радостные боги! И вашего веселья не нарушает вид нечестивицы, нарушающей все законы неба и земли, лишенной смирения, не знающей покорности ни вам, ни родине? Семейные узы, повиновение богам, благоразумие, покорность власти, добродетели, - о, боги!
– все это существует для того, чтобы я сделалась наложницей Рамы! Никогда меня столько не направляли на путь добродетели, как с той минуты, когда я сделалась несчастной! Бедняков направляют на путь добродетели, как воров сажают в тюрьму. И добродетель - это тюрьма, в которую хотели бы посадить бедняков!
Она вышла из полуразрушенного города, по дороге, увидев труп убитого юноши, переоделась в его платье и стройным юношей, легким на ногу, бежала в горы.
Вблизи вершин она встретила стадо овец и пастухов, которые, собравшись вокруг костра, сидели и молчали, потому что им не о чем было говорить: они не видели ничего, кроме неба, овец, гор и друг друга.
– Привет и мир вам!
– сказала Серасвати, подходя к костру.
– Привет и тебе, путник, а мир у нас всегда!
– ответил один из пастухов.
– В долинах, однако, война. Жители Непала и Бенареса напали на жителей Джейпура, покорили страну и разрушили город.
– А нам не все ли равно?
– пожал плечами пастух.
– Мы сгоним овец с гор, когда придет время стрижки, - а кто будет стричь шерсть, жители Непала, Бенареса или Джейпура, - не все ли равно нам и овцам?
"Да, здесь мир!
– подумала Серасвати.
– Недаром в божественной песне рассказывается, что Кришна принял вид пастуха. Вот, люди такими, какими создала их природа".
– Могу ли я отдохнуть у вас? Я устал. Измучен дорогой!
– сказала она.
– Посиди у костра, юноша, поешь, что осталось, и ложись, вон там, в шалаше.
Серасвати, измученная всем, что случилось, посидела недолго у костра, ушла в шалаш и тотчас заснула. Проснулась она среди ночи вдруг
Когда люди ночью не спят, они совершают или обдумывают что-нибудь дурное.
И сердце Серасвасти наполнилось еще большей тревогой. Она прислушалась.
– Говорю, я видел своими глазами, - говорил один пастух странным, дрожащим отчего-то голосом, - я зашел в шалаш и высек огонь, чтобы разыскать свою овчину. Она лежала разметавшись. Переодетая женщина!
– Я подумал это и раньше. У юноши маленькие и нежные руки, без мозолей. У мужчины таких не бывает!
– сказал другой.
– А я почувствовал это по какой-то дрожи, которая охватывала меня всего, когда она сидела рядом!
– сказал третий.
Они замолчали. И было что-то страшное в этом молчании.
Собака опасней, когда молчит, чем когда лает.
– Что ж с ней делать?
– хриплым голосом спросил один, словно чем-то давясь.
– Что делают с женщиной!
– ответил другой.
– Я никогда не встречал женщины.
– Я встретил раз старуху-нищенку. Ее могла принять за женщину только моя страсть.
– Не пропускать же такой красавицы. Такой еще раз в жизни не увидишь! Это боги нам послали.
– Не пренебрегать же их милостью!
"Опять боги!" - подумала Серасвати.
– Как я ее люблю!
– словно чем-то захлебнулся один.
– И я!
– И я!
– Кто ж такой может не любить!
"Вот что человек, такой, каким его создала природа, называет любовью!" - с ужасом подумала Серасвати, встала и, вся дрожа, вышла из шалаша.
– Прощайте, добрые люди. Благодарю вас, что не обидели бедного странника. Я выспался и иду в путь.
Но пастухи преградили ей дорогу.
У них у всех были теперь глупые лица и хриплые голоса.
– Нет!
– сказал один.
– Юношу мы бы отпустили. А женщину нельзя пустить одну в горах ночью!
Они глупо улыбались.
– Во имя сострадания, пустите!
– воскликнула Серасвати, кидаясь перед ними на колени.
Их лица стали угрюмы.
– Нельзя другому давать той монеты, которой сам не получал! сказал один.
– Неужто вы захотите воспользоваться моим несчастьем?
– Афганец, у которого я занял одну серебряную монету на похороны матери, взял с меня двадцать, и я два года работал на него. Все пользуются нашим несчастьем. Что ж нам раз в жизни не попользоваться чужим, если боги послали такой случай?
– Слушайте же! Один миг внимания. Мои несчастия превосходят меру человеческих бедствий. Их нельзя выслушать без слез. Я принцесса, в один день потерявшая все: отца, власть, дворец, родину...
– Велико несчастье!
– расхохотался пастух.
– Живем же мы без дворцов и без власти!
– Может быть, у вас, у знатных, все это большие несчастья, сказал другой, - но мы не видели счастья. И нас разжалобить несчастиями мудрено. Ты жалуешься слепому, что видишь только на один глаз.