Сказки из жизни

Кривин Феликс Давидович

Сказка о государстве,

в котором воры в законе, а честные люди в загоне, поскольку в любом государстве загон лучше работает, чем закон.

Сказка о джинне,

который вышел из бутылки, но остался маленьким, потому что маленькому легче прожить на зарплату.

Сказка о декабристах,

которые были страшно далеки от народа, но не так страшно, как стали близки большевики.

Сказка о добром молодце,

который самые трудные для отечества годы пересидел в Бутырках, на Соловках и на Колыме, откуда уже не вернулся в сказку.

Сказка о белке в колесе,

которая

отдала колесу всю себя, все здоровье, всю молодость, в результате чего ей все-таки досталось на орехи.

Сказка о диктатуре,

в девичестве демократии.

Сказка о гласности,

одержавшей сокрушительную победу над свободой слова.

Сказка о пьедестале,

который мечтал о карьере памятника, но что-то сверху ему мешало.

Сказка о рабочих руках,

которые еще недавно брали под козырек и вытягивались по швам, а сегодня протягиваются за подаянием и при этом норовят дать по морде.

Сказка об извечной мечте революции

построить такую тюрьму, в которой бы жилось лучше, чем на свободе.

Сказка о светлом будущем,

которое светло только тем, что в него еще не ступала нога человека.

Сказка о стране Нельзя,

в которой жил народ Хочется.

Солдат Тимура

Я до победы не дорос, мне от нее одни лишь беды. Передо мной сжигают мост, когда я прихожу с победой. Мне, как последнему скоту, брести в пыли, в воде по пояс, — чтоб по ковровому мосту прошел великий полководец.

Покуда мы в огне, в бою, пока к победе не пришли мы, мы любим армию свою, мы с ней почти неразделимы. Но приближаться к нам не смей, когда с победой мы шагаем. Мы перед армией своей, как пред врагом, мосты сжигаем.

Садится солнце за горой, а я бреду в воде понуро, не победитель, не герой — солдат из армии Тимура. И как-то холодно в груди, хотя в бою мне страх неведом…

Пришел с победой он один, а я вернулся без победы.

Победа сильному верна, она на женщину похожа: добыта многими она, но всем принадлежать не может.

Глас народа

Еже писах, писах, совести не в обиду: ныне и присно в веках слава царю Давиду! Слава его словам, слава его идеям! Да будет примером нам, рядовым иудеям!

Еже писах — не зря, больше молчать не в силах: имя Давида царя — чтоб ему пусто было! Если писать всерьез, был он большим злодеем. Сколько он бед принес рядовым иудеям!

Всякий отбросив страх, твердо и непреклонно, еже писах, писах: слава царю Соломону! Пусть он живет сто лет, разумом не скудея, — гордость, и честь, и цвет рядовых иудеев!

Еже писах о том, значит, имело место. Был Соломон скотом, сволочь он был и деспот. Заняв высокий пост, сколько он зла содеял, сколько он пролил слез рядовых иудеев!

Еже писах, писах искренне, прямо и честно: да будет славен в веках тот, кто займе его место… Будет ли он скотом, будет ли он злодеем, станет известно потом нам, рядовым иудеям.

Свой черёд

Однажды

Я начал сказку так: «Однажды Заяц…» Потом чуть-чуть помедлил, сомневаясь. Потом, сомнения преодолев, я начал сказку так: «Однажды Лев…» Потом сравнил я эти два «однажды», сообразил, что так бывает с каждым, кто в чём-то струсив, в чём-то осмелев, однажды заяц, а однажды — лев. Конечно, львом нетрудно стать, когда ты устроился на львиную зарплату и гаркаешь на всех не хуже льва, употребляя львиные слова. Конечно, зайцем можешь стать легко ты, когда тебя грозятся снять с работы, соседи травят, у жены мигрень и в школу вызывают каждый день. Всё это так знакомо… Но однажды… «Однажды» труса делает отважным, из робких зайцев делает мужчин… И это — сказки доблестный зачин. Однажды в сказке может всё случиться, а кто за остальное поручится? Ведь даже сказка — в этом весь секрет — однажды сказка, а однажды — нет.

Вечерний пейзаж с собакой

Нет ни дуба, ни осины, ни сухого стебля нет, и собака по пустыне ходит, ищет туалет. Вот и вечер на исходе, зажигают звезды свет… Так устроено в природе: что-то есть, чего-то нет.

Рисунок

Там, где контуры горы и луны окружность, жили-были две сестры — Внешность и Наружность. Жили — просто никуда: грубо, косо, криво,— то ли веник и скирда, то ли хвост и грива. Не лепился к штриху штрих, все не так, как надо. Но уставились на них два пунктира-взгляда. И впервые понял мир красоты ненужность, глядя, как один пунктир пронизал Наружность, и впервые ощутил красок неуместность, глядя, как другой пунктир врезался во Внешность. Что случилось, господа? Не узнать Наружность. неприятные для глаз вялость и небрежность оказались в самый раз — подменили Внешность. Загляденье для души, лёгкость и воздушность — до чего же хороши Внешность и Наружность! Две подружки, две сестры, две березки в поле… Это всё видней с горы, а с луны — тем боле.

Слово

А слава — дым, а слово — дом, и в этом доме я живу. Под вечер за моим окном садится солнце на траву, а утром, выспавшись, встаёт и отправляется в полёт вокруг столиц и деревень с весёлой тучкой набекрень. Приходят Прежде и Потом, в мою стучатся дверь, интересуясь, где живёт прекрасная Теперь. А я на это: вот те на! Да где ж ей жить ещё, когда Теперь — моя жена? Я приглашаю в дом гостей, прошу испить вина. И входит в комнату Теперь, садится у окна. Я Прежде знаю с давних пор, мы даже с ним на ты. И потянулся разговор до самой темноты. И ночь стояла у окна, вздыхая о былом… Но где Теперь, моя жена? Она ушла с Потом. Как много у меня потерь! И вот — ещё одна. Ушла она, моя Теперь, неверная жена. Ушла, покинула мой дом, а я кричал: «Вернись!» Проснулось солнце за окном и устремилось ввысь. И на пути его крутом кружилась голова. Но слава — дым, а слово — дом… Слова, слова, слова… И просыпалась жизнь вокруг, как водится, с утра, и Прежде, мимолётный друг, промолвил: «Нам пора». И я поднялся, чтоб идти, но распахнулась дверь, и встала на моём пути прекрасная Теперь. Другая, новая Теперь, она вошла в мой дом. И другу я сказал: «Иди. Я как-нибудь потом».