Сказки старого Вильнюса II
Шрифт:
Совершенно справедливо. А все-таки лучше бы доску выломали в каком-нибудь другом месте. Если уж непременно надо что-то ломать.
Строго говоря, ничего фатального с любимой Тониной парой не случилось. Мужчина и женщина остались на месте, головы целы, да и тела, слава богу, не пострадали. Исчезли только ножка стула, кусок столешницы, пестрый лоскут зонта, ветка цветущего дерева, крошечный участок безоблачного неба да края двух рукавов, красного и зеленого. Подумаешь.
«Забавно получилось, – заметила Катя, девушка одного из Тониных новых приятелей. – Словно они поссорились. «Между ними пролегла непреодолимая пропасть», да?»
«В том-то и дело», – сказал Тони, и сам поразился горечи своего тона.
В том-то
– Больше года, – говорит Тереза. – Больше чертова года не виделись, можешь такое представить?
– С трудом, – вздыхает сестра. – Как выдержала-то?
– Да, честно говоря, не то чтобы вот прям взяла и выдержала. Ну, то есть, сперва, конечно, ужасно сердилась. И если бы Эрик тогда позвонил, даже трубку брать не стала бы. Но он не звонил, и от этого я злилась еще больше. Клялась себе: больше ни за что, никогда! Слышать о нем не желаю, а видеть – тем более. И, знаешь, довольно долго оставалась верна клятве. Дней пять. А потом взвыла от тоски и позвонила сама. Чтобы сказать, какой он невероятно гадский гад. И неважно, что ответит, лишь бы голос его услышать, потому что совершенно невозможно больше терпеть. Но вместо Эрика мне ответила женщина, да и та механическая: «Абонент временно недоступен, попробуйте перезвонить позже». И я, конечно, попробовала. Целыми днями только тем и занималась что пробовала перезвонить позже – без толку. А потом от общих знакомых узнала, что Эрик отдал им свои апельсины. У него была чуть ли не дюжина горшков с апельсинами, лимонами и прочими цитрусами, все выросли из косточек, некоторые даже зацвели. Эрик по ним с ума сходил, впервые в жизни что-то вырастил – вот так, с нуля. И сразу целую рощу. И вдруг отдал ее в первые попавшиеся добрые руки, а сам кудато уехал. Ребята сказали, вроде бы, в Англию, нашел там работу. Но были не очень уверены. Координат он им, во всяком случае, не оставил. И вообще никому. И вот тогда меня, конечно, накрыло по-настоящему. Внезапно поняла, что наделала. Ну, то есть, мы оба вместе наделали, но я была готова взять всю ответственность на себя. Потому что – какая теперь разница.
– Бедная моя девочка, – вздыхает сестра. – Как же ты жила?
– Конечно, плохо, – пожимает плечами Тереза. – Но – жила. А что делать? Умереть от любви не так просто, как кажется. Ну или это только я такая исключительная бездарность.
Больше года Тони делал вид, будто история с разрисованным забором его совершенно не касается. Благо, и без этого нашлось чем заняться. Наступило ослепительно прекрасное лето, добрая сотня длинных солнечных, но нежарких дней, когда времени и сил хватало абсолютно на все: долгие одинокие прогулки, дружеские разговоры заполночь, шумные посиделки в кафе, безумные танцевальные вечеринки, мимолетные, очень счастливые, без малейшей примеси горечи романы, короткие поездки к прохладному, темному, почти пресному Балтийскому морю, толстые книги и разноцветные сны. При этом еще и работал, практически не разгибаясь; в таких случаях обычно говорят: «как проклятый», – но Тони предпочитал иную формулировку: «как благословенный».
В сентябре, не задумываясь, продлил договор на аренду мастерской. В октябре отправился в Берлин на открытие собственной, давно запланированной выставки. Месяц спустя, вернулся ошеломленный – не столько неожиданным успехом, сколько силой собственного желания поскорей отправиться домой.
Домой, ну надо же. Кто бы мог подумать.
Зимой работалось ничуть не хуже, чем летом, а спалось еще слаще; вечеринки, разговоры и романы приобрели особый глубокий, теплый смысл, и только с долгими прогулками после Нового года пришлось завязать – январь и февраль выдались морозные. Сказал себе: «Ничего, весной наверстаю», – и честно сдержал слово уже в марте, когда температура стала подниматься чуть выше нуля. Часами кружил по городу, глазел по сторонам, как турист, думал: «Надо же, не надоело». Думал: «И вряд ли когда-нибудь надоест». Думал: «Может быть, это и называется «счастье»? Похоже, что так».
Только в мае, когда на город надвинулись душистые облака белой и лиловой сирени, а пестрые зонты летних кафе стали расти как грибы под теплым дождем, Тони поймал себя на том, что уже который месяц старательно обходит улицу Стуокос-Гуцевичяус стороной. Был готов петлять, как уходящий от погони заяц, лишь бы не видеть больше разрисованный забор с выломанной доской. Лишь бы не знать, как там у них дела. Вообще не ставить вопрос таким образом. Какие дела могут быть у постоянных клиентов криво, на тяп-ляп нарисованного уличного кафе? Которые, к тому же, поссорились больше года назад. И ничего не могут с этим поделать, хоть плачь.
То-то и оно.
Был совершенно потрясен. Даже не подозревал, что принимает эту дурацкую историю настолько близко к сердцу. Одно дело, если бы время от времени вспоминал о выломанной доске, сердился, или огорчался, а потом снова забывал. Но так упорно вытеснять из своей жизни все напоминания о раскрашенном заборе, словно он был настоящей большой личной бедой – это уже ни в какие ворота.
«Значит, и есть – беда. Причем не чья-нибудь, а моя, – сказал себе Тони. – И с этим надо что-то делать».
Для начала просто отправился посмотреть, на месте ли оба кафе – настоящее и нарисованное. Вполне могло выясниться, что беспокоиться уже давным-давно не о чем.
Однако обе забегаловки благополучно пережили очередную зиму. Даже доски забора были на месте – все, кроме одной, пропавшей еще в прошлом году. Той, на которой были нарисованы ножка стула, кусок столешницы, пестрый лоскут зонта, ветка цветущего дерева, крошечный участок безоблачного неба да края двух рукавов, красного и зеленого.
Всего ничего.
Сказал себе: «Одно из двух: или забей, или возьми да исправь».
И сам поразился такому простому решению.
Прикинул на глаз высоту недостающей доски – метра два с половиной, не больше. Толщина – сантиметра полтора. Форма совершенно дурацкая, середина заметно уже, чем края. Понятно, что можно подогнать по размеру на месте, но времени на это будет очень мало. На всю работу – максимум полтора часа. С предрассветных сумерек до первых дворников. Потому что ну его к черту – объяснять посторонним людям, что ты тут делаешь. Особенно когда и себе-то не можешь внятно объяснить.
Подготовка заняла больше времени, чем рассчитывал.
Во-первых, чертова доска. Тони почему-то был уверен, что более-менее подходящая немедленно найдется на ближайшей помойке. Но тут его ждал неприятный сюрприз: досок на свалках не было. Не только подходящих, а вообще никаких. То ли их мгновенно растаскивали, то ли вовсе никогда не выбрасывали, а пускали на растопку печей и каминов, которых в Старом Городе видимо-невидимо, чуть ли не в каждой квартире есть.
После недели бесплодных поисков понял, что доску придется покупать в строительном магазине. А потом переть на собственном горбу с какой-нибудь окраины. Потому что машины нет и в ближайшее время не предвидится, а заказывать грузовик для доставки однойединственной доски – не только разорительный, но и чересчур эксцентричный поступок, без долгих объяснений не обойдется. А их хотелось избежать любой ценой. Лучше уж пешком через весь город, действительно.
Смирился: ладно, надо так надо. Разузнал адреса подходящих магазинов, выбрал по карте ближайший, оделся и отправился туда – чего тянуть. И выходя, обнаружил в собственном подъезде пусть не идеальную, но вполне подходящую по длине и толщине доску. Вчера ночью, когда вернулся домой, ее совершенно точно не было, а теперь есть, и если это не чудо, то, скажите на милость, что тогда оно.
Отнес находку в мастерскую, прислонил к стене, сам уселся рядом, гладил ее шершавую поверхность, как плечи возлюбленной, чуть не прослезился от благодарности за то, что так своевременно нашлась. Но все-таки сдержался.