Сказки тетушки Магды

Чинючина Алина

Когда, разбуженный звоном стекла, в комнату ворвался встрепанный спросонья темноволосый мальчик, на постели никого не было. Только крутился, оседая, маленький смерч пыли на полу, и в сердцевине его догорал, словно уголек, камень, бывший когда-то рубиново-алым.

На главной башне столицы развевается княжеское знамя с оленем и вереском. Больше сотни лет это знамя не опускалось перед завоевателями; страну хранит мощь ее клинков. Конечно, причиной тому сила княжеской дружины и удача. Но старики говорят, что так было не всегда, и усмехаются в густые усы. В главной зале замка висит на боковой стене гобелен, вышитый на сером шелке: флаг над полуразрушенной

башней, двое у ворот – мужчина, опустивший меч, и маленькая женщина со светло-русыми волосами. На шее женщины медальон – рубин в золотой оправе, а зеленые глаза мужчины похожи на спелые ягоды крыжовника. Старики говорят, что есть единственная ночь в году – темная, перед самой зимой, когда в воздухе пахнет близким снегом и палыми листьями. В эту ночь гобелен оживает, камень на нем вспыхивает, точно живой. И пока гобелен этот висит в главной зале, будет сильна и несокрушима княжеская дружина.

Еще они говорят… впрочем, кто станет их слушать. Может быть, только ветер – осенний, живой, просверкивающий алым в единственную ночь в году, в лесу к северу от столицы.

17-18.09.10.

Карнавал

Колеса старой повозки скрипят, проворачиваясь с натугой. Пожилая, флегматичная лошадь тянет старый фургон с пестро раскрашенным, залатанным пологом. Солнце, ветер в лицо. Еще один поворот - и впереди замаячат городские ворота. Эй, господа актеры, шевелитесь! Приехали…

Счастье. Скоро будет счастье. Один раз в году – всем, и никто не уйдет обиженным…

Веселая толпа шумела на городской площади. Шум, гам, смех и веселые выкрики. Карнавал. Карнавал!

Эй, подходи! – лохматый парень в шутовском колпаке зазывает народ. Пестрый, сшитый из десятка разноцветных и разномастных заплат занавес призывно колышется на ветру; у занавеса уже стоят, кланяясь, клоун и Коломбина в парике, с которого осыпается пудра.

Ай, не проходите мимо! – Пьеро в потрепанной рубашке смеется через нарисованный плачущий рот, и черные глаза его блестят ярче пуговиц на ветхом костюме.

– Эх, потешу! – мужик с фальшивой деревянной ногой вывел в круг медведя, а из-под шкуры «медведя» торчат четыре тощие босые ноги, покрытые до щиколоток густой пылью.

Пять дней, в которые можно все. Это потом они станут – купцами и воинами, торговками и палачами, бродячими актерами и правителями. Сейчас, под масками, равны все, и можно все. На пять дней можно стать равным Богу – если, конечно, Он позволит тебе это. Но говорят, что на время Карнавала Бог с улыбкой отворачивается и не видит, если творится непотребство.

Не оттого ли так мало в эти дни случается беззакония?

Почтеннейшая публика, дамы и кавалеры!
– кричит с невысоких подмостков клоун с густо набеленным лицом.

Пирожки с мясом! – зазывают торговки.

Леденцы на палочке! – девчушка в донельзя измазанном переднике протягивает сразу десяток.

Цветы, сударь! Купите цветов для вашей дамы!

Бублики! Бублики горячие…

Разойдись, народ! Колесо идет! – катится по мостовой гимнаст – колесом катится, и хохочет, метя вихрами дорожную пыль.

Карнавал. Пять дней вне времени и пространства. Прореха в рваных тучах, сквозь которую видно небо.

Не видать среди прохожих стражников. И уличные жулики сегодня не выйдут на работу; едва ли не дело чести в эти дни – не таскать кошельки у прохожих. Не стража даже поймает – свои бока намнут.

Потому что Карнавал. Потому что можно все. В том числе – и быть честным.

Кто впервые придумал такую затею – устраивать в середине лета карнавал, веселый праздник для актеров, музыкантов и сказочников, не помнили уже и старожилы. Но затея прижилась, и в северное княжество Иттан съезжались, сходились, сбегались бродячие циркачи, рифмачи и трепачи едва ли не со всех концов света. Аретан, князь Иттана, слыл любителем искусства и большим оригиналом. На пять дней столица княжества превращалась в большой театр. По улицам разгуливали люди в полумасках и немыслимых, невероятных одеяниях – пираты в лихо заломленных треуголках, принцессы в шуршащих платьях, звездочеты в длинных мантиях, ослы с торчащими ушами, коты и трубадуры с лютнями за плечом. Показывали свое искусство гимнасты, читали стихи поэты, играли музыканты.

По всей столице строились открытые подмостки - в городском парке, на главной площади, на набережной. Тем, кому не хватало места на сцене, играли прямо на лестницах, на полянах парка; на любом открытом пятачке собирался народ, швыряя монеты в потертые шляпы балаганщиков, слушая звенящие голоса. Актеры сменяли друг друга почти без перерыва. В эти дни можно было играть и то, за что в иное время легко угодить на виселицу. Карнавал – праздник вольнодумства; немало рифмачей благодарили про себя и вслух князя Аретана, прозванного Справедливым, - это отдушина, в которую можно крикнуть все, что хочешь. Ну, или почти все…

Вечерами на площади зажигались фонари и факелы, передаваемые из рук в руки. Дневные представления заканчивались. Бедняки работают днем, вечер – время благородных. На площадь выходили ученики «Паруса» - столичного театра, которому покровительствовал сам князь Аретан, воспитанники Академии искусств или просто театралы-любители. Ставили сказки – иные нелепые, иные смешные; пели, подыгрывая друг другу; танцевали в неярком золотистом свете. Днем бывало наоборот – солидные мэтры из «Паруса» или Академии ходили меж фургонов и подмостков, выглядывая учеников; не раз, не два бывало – предлагали счастливчикам сменить лохмотья и шутовской колпак на мантию ученика. Только почему-то неохотно соглашались счастливцы; видно, дорога и вправду дает больше, чем требует, и своей охотой тяжело променять свободу на каменные стены. Вечерами все иначе. Вечера у нас для солидных, а они в столице свое искусство растят. Те, кто поменьше, у кого труба пониже да дым пожиже, выступали на открытых подмостках в парке или прямо на городских улицах.

И все с нетерпением ждали последнего дня Карнавала – дня, когда трем лучшим – актеру, музыканту и поэту – присуждали Главный приз, золотую статуэтку пеликана, и – место, честное, доброе место в княжеском театре.

На Главной сцене ставили «Золушку» - бессмертную сказку бессмертного сказочника. Но, видно, как-то неудачно ставили – жидкой была толпа. Слишком много слащавости и изысканности звучало из уст простой служанки, слишком яркой была позолота на туфельках, ставших уже не хрустальными – золотыми. А простые люди золота не любят, им нужна правда.

Щуплый, невысокий парень с вихрами цвета густого меда, в потрепанной одежде простолюдина выбрался из толпы, покрутил головой и вздохнул разочарованно. Постоял, оглядываясь по сторонам, и направился неспешной походкой по улице – в сторону кабака. Солнце стояло высоко, и время обеда уже миновало.

Невысокий, почтенного вида господин – толпа перед ним расступалась почтительно – торопливо пошел вслед за ним, окликнул:

Сударь… Могу я просить вас на пару слов?

Вихрастый «сударь» оглянулся – не испуганно, а удивленно, остановился, окинул взглядом толстенькую фигуру незнакомца, темный жилет и улыбнулся.