Скелеты в шкафу. Драматичная эволюция человека
Шрифт:
Этот регион казался ему привлекательным и еще по некоторым причинам. На Малайских островах водились орангутанги, пожалуй, самые известные высшие приматы. Там уже были обнаружены окаменелости, схожие с останками древних приматов, которые Фальконер нашел в предгорьях Гималаев. Кроме того, военные власти были готовы оказать Дюбуа любую помощь в его необычных поисках. Он начал с исследования известняковых пещер на Суматре, но в 1890 году переключил внимание на Яву и почти сразу же обнаружил первые останки древнего человека в месте под названием Кедунг Брубус. Это был загадочный кусок челюсти с одним зубом. В следующем году Дюбуа напал на настоящую золотую жилу в месте под названием Триниль, расположенном неподалеку от Кедунг Брубус на берегу реки Соло. В Триниль согнали большую группу заключенных, которые под надзором военных перелопатили множество земли и наконец нашли черепную коробку, явно принадлежавшую гоминиду. От этого черепа сохранились примерно те же элементы, что и от черепа, найденного в Неандертале, только его объем
Как же Дюбуа истолковал эту уникальную находку? Сначала он решил, что череп принадлежит шимпанзе. Однако в 1892 году, после того как его работники обнаружили в Триниле несколько бедренных костей, очень похожих на человеческие, Дюбуа изменил свое мнение. В 1894 году он опубликовал (почему-то на Яве) монографию, в которой доказывал, что найденная новая форма человека с небольшим мозгом, названная им Pithecanthropus erectus («обезьяночеловек прямоходящий»), передвигалась на двух ногах. Однако ученый не мог отнести ее ни к людям, ни к обезьянам. Pithecanthropus erectus находился где-то посередине, на пути от нашего гиббоноподобного предка и гималайских обезьян к современному человеку (в это понятие Дюбуа включал и неандертальцев). Придерживаясь гекслианской точки зрения на скачки эволюции, Дюбуа не видел проблемы в пробелах между описанными им стадиями развития человека. Ему также не казался странным вывод о том, что такие характерные черты современного человека, как крупный мозг или ловкие пальцы, развились позже способности к прямохождению.
Примерно так рассуждал Дюбуа, возвращаясь в Европу со своими трофеями в 1895 году. Несмотря на то что принадлежность черепа и бедренных костей к одному виду неизбежно была оспорена (на самом деле некоторая неопределенность в этом вопросе существует до сих пор, хотя нам доподлинно известно, что яванские люди ходили на двух ногах), многие коллеги Дюбуа после осмотра образцов согласились с его доводами. Среди ученых, поддержавших Дюбуа, был и немецкий анатом Густав Швальбе, в очень короткий срок написавший две важные монографии о питекантропах и неандертальцах. Дюбуа был уязвлен — и теми, кто отказывался признавать связь между черепом и бедренными костями, и действиями Швальбе, присвоившего результаты его труда, — и решил не выпускать собственный труд, посвященного найденным окаменелостям. Он удалился от дел, забрав с собой окаменелости и, таким образом, заложив традицию для палеоантропологов будущего. И сегодня многие ученые, работающие в этой области, используют свои находки как источник власти и влияния или способ выразить свое неодобрение, а не как кладезь бесценной информации, необходимой научному сообществу, чтобы расширить свои знания об эволюции человека.
После ухода Дюбуа внимание научного сообщества ожидаемо переключилось на Швальбе и его толкование яванских находок. Швальбе не замедлил поделиться с коллегами своими идеями. Он считал людей из Триниля более близкими к неандертальцам, чем к современным людям, но при этом полагал и тех и других элементами единой эволюционной линии Pithecanthropus erectus через Homo neanderthalensis (которого сам Швальбе называл Homo primigenius) развился в Homo sapiens. Подобную точку зрения можно понять, учитывая, как мала была в то время палеонтологическая летопись и как страстно первые палеоантропологи стремились свести свои разрозненные знания в единую логическую картину. Но не стоит забывать и о том достижении, которое принесла науке эта упрощенная картина: питекантроп, кучка старых костей, найденная в богом забытом уголке Южной Азии, был признан прямым предком человека.
Теоретические успехи и практические провалы
Среди слабых мест «Происхождения видов» и теории Дарвина в целом часто называют отсутствие объяснения того, как работает биологический механизм наследования. В некоторой степени критики действительно правы. Вся суть естественного отбора как трансформирующей силы основывается на способности передавать полезные характеристики от поколения к поколению. В то же время для того, чтобы сформулировать свой знаменитый принцип «наследование с изменениями», Дарвину не требовалось понимать сам процесс. Такое понимание пришло к нам после смерти Дарвина и зарождения генетики. Несмотря на то что ключевые принципы наследования были сформулированы еще в 1866 году чешским монахом Грегором Менделем, его достижения оставались неизвестными науке до тех пор, пока выявленные им принципы не были повторно открыты несколькими учеными на рубеже XX века.
Явление, которое изучал Мендель, называется дискретной наследственностью. Во времена, когда он проводил свои знаменитые опыты, выращивая горох разных цветов в монастырском саду, большинство
Что ж, уже неплохо. Однако данная концепция не объясняет, каким образом возникают изменения, движущие вперед эволюцию. Ответ на этот вопрос был получен только в 1900 году, когда голландский ботаник Хуго де Фриз не только повторно открыл дискретную наследственность, но и выявил феномен мутации. Как мы знаем сегодня, мутация — это ошибка в копировании генетического материала при образовании гамет. Мутации возникают спонтанно и большей частью ведут к появлению дефектов или абсолютно нейтральному результату. Однако в ряде случаев мутация может оказать на потомство благоприятный эффект, который тут же будет замечен дарвиновским механизмом естественного отбора. В первые годы существования генетики никто не представлял себе, чем могут быть вызваны мутации и какие масштабы могут иметь их последствия. Сам де Фриз, поддерживая точку зрения Гексли, полагал, что мутации могут приводить к возникновению новых видов всего за один «скачок». Но эксперименты на плодовых мушках, проведенные в лаборатории американского биолога Томаса Ханта Моргана, доказали его неправоту. Мутации влияли на отдельные характеристики мушек, но при этом носители мутаций принадлежали к тому же виду, что и их родители. Неважно, кто победил в этом споре, — главное, что именно в нем родилась генетика, оказавшая огромное влияние на традиционные эволюционистские взгляды.
Палеоантропологи же продолжали двигаться по собственному пути, не обращая внимания на изменения в теории эволюции. Почти каждую новую находку окаменелых человеческих останков совершали практикующие археологи, которые затем передавали кости для изучения анатомам или другим медикам. Последние зачастую были тонкими наблюдателями, но совсем не эволюционистами. Они не были готовы сделать изучение родословной человека частью более масштабной работы по изучению биологического разнообразия природы в целом. По иронии судьбы новые ископаемые останки человека лишь один раз попали в руки настоящего палеоантрополога — и это стало самым постыдным, но, к сожалению, самым известным событием за всю историю нашей науки.
В 1908 году рабочие, рывшие яму в Пилтдауне на юге Англии, наткнулись на несколько толстых осколков человеческого черепа и передали их местному юристу и собирателю древностей Чарльзу Доусону. Позже на том же месте был найден еще ряд фрагментов. В 1912 году Доусон отправил находку знаменитому палеонтологу Артуру Смиту Вудворду, который специализировался на ископаемых рыбах и занимал в то время пост куратора геологического отдела Британского музея естественной истории. Вудворд на месте обнаружения окаменелостей начал официальные раскопки и очень скоро обнаружил множество других находок, включая каменные орудия и окаменелые кости вымерших животных. Часть из них казалась старше тех животных останков, которые обычно находили вместе с неандертальцами. Собрав все человеческие фрагменты воедино, Вудворд получил реконструкцию черепа. К сожалению, только мысленную, так как у оригинала не хватало лба, большей части правой стороны и, что самое важное, мест соединения с челюстью. Ископаемый гоминид имел небольшой, но, несомненно, человеческий мозг и обезьянью челюсть. По сути, так выглядели бы питекантропы, если бы они действительно находились в родстве с человеком. Несмотря на то что нейроанатом Графтон Эллиот Смит заявил об «обезьяноподобности» мозга, отпечатавшегося внутри черепных костей, большая часть английской публики вслед за Вудвордом поверила в то, что перед ними древний предок человека, превышающий по возрасту яванские находки. В прессе поднялась шумиха — «недостающее звено эволюции» могло жить на английской земле!
Вторую реконструкцию пилтдаунского черепа провел анатом Артур Кит. Он предположил, что объем мозга древнего человека был несколько больше, а также добавил к совершенно обезьяноподобной челюсти вполне человеческий подбородок. Самому Киту казалось, что обладатель подобного странного сочетания признаков должен был представлять тупиковую ветвь эволюции, а не прямого предка человека. При этом он заявил, что если удастся обнаружить клык эоантропа (так Вудворд назвал свою находку) и тот окажется небольшим, как у людей, а не длинным и острым, как у обезьян, то пилтдаунскую находку придется признать человеком. И вуаля — зуб был вскоре найден! Пускай он и обладал некоторыми не вполне человеческими признаками, его коронка была гораздо ниже, чем у обезьян. Клык завершал портрет древнего человека с крупной черепной коробкой и короткими зубами. Правда, челюсть, из которой росли эти зубы, все еще слишком напоминала обезьянью. Кит предположил, что пилтдаунский человек стоял немного ближе к Homo sapiens по эволюционной лестнице, чем неандертальцы. В итоге к 1915 году сформировался образ первого англичанина — человека с крупным мозгом и грубой челюстью. Что ж, должен же античный предок человечества иметь хоть какие-то примитивные черты!