Скифы
Шрифт:
– «О Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который, странствуя долго со дня, как святой Илион им разрушен, многих людей города посетил и обычаи видел…» [30] – Диамант смолк, хлопнул себя ладонью по щеке, размазал упившегося кровью комара. – Боги посылают нам испытание. Это вторая «Одиссея», и когда-нибудь поэты будут слагать о нас песни.
– Вместо пения сирен мы слышим вой волков, – печально усмехнулся Теодор.
2
30
Первые
Примерно через полтора суток в том же месте из шелковой палатки вышел Дарий.
Странный и жуткий в своей непонятности сон привиделся Дарию.
Они были снова вместе после смерти мага-самозванца и разыгрывали на царство жребий. Все было, как тогда. Решили: чей конь первым заржет при восходе солнца, когда они выедут за городские ворота, тот и будет царем. И вот Дарий рассказывает об этом своему безбородому смешливому конюху. «Господин! Если только от этого зависит, быть тебе царем или нет, то соберись с духом и не беспокойся – никто не будет, кроме тебя, царем. Есть у меня средство…» – отвечает конюх.
И видит Дарий, как конюх выводит ночью за ворота любимую кобылицу, как накрепко привязывает ее к столбу за воротами, как обводит вокруг кобылицы жеребца несколько раз и наконец пускает его к ней…
А утром, когда они по уговору садятся на коней и выезжают за те самые ворота, происходит нечто странное: жеребец не бросается вперед и не ржет, как это было тогда, семь лет назад. И никто не падает Дарию в ноги в знак признания власти, а все молча едут… Он хочет воскликнуть: «Давайте проедем еще раз!» – но уста не размыкаются…
Какие-то звери, напоминающие шакалов, но с более грубыми голосами, разбудили царя. Дарий глянул в черную темень, но, кроме догорающих костров, ничего не увидел. Вой несся издали, из глубины леса. Дарий ударил носком сапога раба, спящего у костра, тот разбудил других, и начали они бросать хворост в затухающее пламя. Но вой не прекращался.
Из соседней палатки выполз, по-стариковски кряхтя, Барт.
– Проклятые гиены разбудили владыку.
– Что это за твари? – Дарий указал в темноту. Ему хотелось, чтобы Барт истолковал сон.
– Это скифские шакалы, владыка. Как-то на моих глазах они вмиг разорвали и проглотили лошонка. Я думаю, что они по ночам тащат и уснувших воинов, царь…
Но Дарий не стал слушать нытья мабеда-мабедов. Не стал рассказывать сна. Послал за Видарной.
– Пусть твои люди прогонят этих тварей, они лишили меня сна.
Сотня бессмертных углубилась в лес. Тысячи стрел полетели в темноту, ударяясь о стволы деревьев, разрывая сплетения веток, туда, где мерцали зловещие огоньки. Огоньки зашевелились, потухли, что-то заерзало в лесу, захрипело, а потом огоньки замелькали вновь, и вой усилился.
– Пожирают убитых, – промолвил Видарна и вернулся к царю царей.
Не хотел Дарий сознаться себе, что леса угнетают его и пугают. Он задыхался в них. Путь от Истра и той большой реки был нестерпимо долог. Усталость почувствовал Дарий. Он провел в седле более десяти лет и еще семь лет в царской колеснице. Приходилось и выходить из нее, драться в пешем строю, несмотря на царское звание. А на троне в Персеполе почти не сидел…
Вой скифских шакалов стал невтерпеж. Еще не рассвело, а Дарий велел позвать мага-писаря, при светильнике продиктовал письмо к царю сколотов.
Вспомнил о пленном старом скифе, но Видарна сказал, что тот умер.
– Пусть самая быстрая сотня бессмертных догонит проклятых скифов. День и ночь не слезать с лошадей! Отправь сию же минуту!
А войско Иданфирса вновь вышло к Борисфену, но уже с востока, когда привели невооруженных всадников в желтых плащах с красными широкими лентами на тиарах.
– Эти люди преследовали нас, пока мы не осыпали их стрелами. Тогда они бросили оружие на землю – и копья, и колчаны, и луки, и даже кинжалы. И мы их подпустили ближе. Дарий шлет тебе письмо.
– Перс обеспокоен! – Иданфирс взял папирус из рук гонца. – Собрать сюда вождей племен и старейшин.
– «Я, Дарий, Ахеменид, сын Гистаспа, царь царей, властелин Персиады, Вавилона, Мидии, Сагартии, Гедрозии, Бактрии, Согдианы, Арахозии, Армении, Сирии, Лидии, Карии, Египта, Хорезма, Ливана, Палестины, Индии, Фракии, Ионии, пишу тебе, царю Скифии. Я спрашиваю тебя: почему ты все время удираешь? Если ты боишься моей силы, семидесяти семи племен азиатских и либийских, перестань удирать, приди и обними мои ноги. Принеси мне, как властелину своему, в дар землю и воду, леса твои, рыбу в твоих реках, зверя в твоих степях, золото и серебро в твоих горах. Приди и покорись, а я, царь царей, определю твою дань ежегодную».
Вздрогнули бессмертные от криков возмущения, охватившего весь стан сколотов, теснее сдвинулись, конь к коню.
– «Знай, что мощный я и руками и ногами. Как всадник, хороший всадник я. Как лучник, хороший лучник. Как копейщик, я хороший копейщик. Помни об этом, царь Скифии. Бог и великий Ахурамазда, который эту землю создал, который небо создал, который человека создал, он меня, Дария, царем сделал, единым над многими. Все совершить я в состоянии. Помни об этом, царь Скифии».
– Брат Иданфирс! – вскричал Скопасис. – Перс называет нас трусами. Дадим бой. Я покараю Дария!
– Братья! Авхаты оставили поля и селения. Жены и дети наши прячутся. Созревает на полях хлеб. Скоро жатва, а мы, далеко. Что нас ждет зимой? Что ожидает остальных сколотов без нашего хлеба? Лучше погибнуть в бою, нежели умирать с голоду.
Старейшина катиаров Басадос ждал момента вставить слово:
– Мне радостно слушать отважных братьев моих, – начал он. – Но я видел персов вблизи. Это сила огромная, неисчислимая. У нас нет и третьей части войска Дария. Но недовольство подтачивает его воинов. Страх вселяется в их душу. И чем дальше заведем мы персов, тем больше страха нагонят на них наши боги. Я разъезжал по стану персов и слышал всякие разговоры. Грек Коэс имеет ремешок, на котором ежедневно завязывает узелки. Я спросил у него, зачем он это делает. Коэс не думал, что я смогу убежать, и он сказал: греческие тираны, которые строили мост через Истр, будут ожидать персидское войско и стеречь мост шестьдесят дней. Так приказал Дарий. Когда я в последний раз видел Коэса, он завязал тридцать пятый узел. Шестьдесят дней скоро минует. Персы беспокоятся. Я видел ремешки с узелками у многих воинов.