Скинхед
Шрифт:
– Так, и что дальше? - Учитель не сводил с меня глаз.
– Просьба такая: могли бы вы с ней встретиться?
– Артем, а почему ты пробовал ее отговорить? Нас стесняешься? - Учитель насмешливо смотрит на меня.
– Нет, Учитель, что вы!.. Я просто не хотел, чтобы ребята думали, что я… - запнувшись, я замолчал.
– Маменькин сынок? - Учитель как всегда прочитал мою мысль и закончил ее за меня.
– В том-то и дело - засмеют ведь, если узнают, что мама приходила к вам, - отчаянье так и сквозит в моем голосе.
– Не переживай, никто ничего не узнает. Мало ли кто ко
Ну откуда Учитель обо всем знает? Он же и в самом деле выбрал самое удобное - мамке не нужно отпрашиваться с работы. Не как в школе - обязательно съязвят: "Все работают. Может и отпроситься". А пахать ради меня, кто будет? Это наши грымзы так радеют за меня, за единственного…
– Учитель, спасибо вам большое, - я повернулся, чтобы выскочить на радостях из кабинета.
– Артем, а ты машину водить умеешь? - вопрос застал меня в дверях.
– Нет, не умею.
Я могу точно подсчитать, сколько раз я, вообще, катался на машине, не то, чтобы сидел за рулем.
– Давай-ка мы с тобой сегодня после тренировки съездим на автодром и посмотрим, выйдет ли из тебя водитель. Что ты на это скажешь? - У меня язык отнялся от счастья. Только и могу, что часто-часто киваю головой.
После тренировки, наспех одевшись, мчусь в глубину двора к машине Учителя. Но вот, наконец, показался и он.
– Ну что, поехали?
Не дождавшись ответа, Учитель ласково провел рукой по бамперу.
– Она у меня там целый месяц на ремонте простояла. Думал, ничего не получится, до того мне ее раскурочили - опять же - черномазые, больше некому, - и он качает укоризненно головой.
Я останавливаюсь перед машиной и украдкой дергаю ручку. Черт, по-моему, я что-то не так делаю. Учитель, заметив мою растерянность, обходит машину и открывает мне дверь как какой-то важной персоне. И вот мы на автодроме. Без лишних слов Учитель сажает меня на водительское место, и показывает, как трогать машину с места. Оказывается, это вовсе не сложно. Я едва не кричу от восторга, когда машина плавно поддается вперед. "Семерка" меня слушалась - я захотел, и она поехала. В конце занятия без труда даже торможу и пытаюсь припарковаться. Правда, парковка у меня не очень получилась, но это же только начало. Учитель явно доволен.
– Молодец, все схватываешь на лету, - он, помолчав, добавил: - Ты параллельно еще правила дорожного движения учи, чтобы не пришлось ездить, как черные - с купленными правами, устраивая аварии на дорогах.
Что ж, добрый совет.
– Обязательно!
Я так хочу, чтобы Учитель меня похвалил. А он одобрительно хлопает меня по плечу и как-то задумчиво произносит:
– Был у меня в роте паренек, похожий на тебя.
– А почему был? - Про себя думаю о том, как же я мало знаю об Учителе. Он, оказывается, ротным был!
– Убили его во время второй чеченской, боевики застрелили. Он такой же рыжий был, как ты. И точно так же без отца рос. Не уберег я его…
– Так вы воевали?
– Было дело… - Он снова смолкает, но с каким-то значением.
"Было дело"… И все? Неужели
– А где вы воевали? В Чечне?
Он покосился на меня, покачал головой:
– Ну, вылитый Димка. Хочешь послушать, как я воевал?! - И не дождавшись моего ответа, начинает: - Я на Кавказ попал в самом начале первой чеченской войны. Что там тогда творилось, как наших русских гнали, убивали - рассказывать не буду. Небось, слышал сам, не маленький. А вот какая неразбериха царила в армии, этого никто, кроме нас, воевавших там, не знает. А творилось там такое, что за один вечер не расскажешь. Короче, единого командования нет, беспредел полный: войска, милиция, ФСБ, каждый действует на свой страх и риск. То и дело слышишь: опять наши своих же огнем накрыли. За такой бардак раньше расстреливали. А у нас генералы удостоились президентской похвалы, чинов и наград. Так-то…
– А как же командиры, куда они смотрели? - продолжаю допытываться я.
– Ты тогда под стол лазил, откуда тебе знать, что в ту пору не только в Чечне, во всей России командиров не было. Страна без хозяина жила. Оружия нет, еды нет, ее надо было самим добывать, боевики лютуют, на каждом шагу мины-ловушки. Сколько ребят полегло из-за этой неразберихи…
Лоб Учителя прорезала морщинка и он опять замолк. А дальше я услышал рассказ, который изменил судьбу очень многих.
– В один из дней пришел приказ наступать. Наша рота окружила дом на окраине села, на их языке - аула, где засели боевики. Димке, самому младшему в роте, я строго наказал, чтоб не высовывался раньше времени. Бой за аул шел всю ночь и только на рассвете мы ворвались в особняк, где окопались боевики. А там, кроме баб и черномазых пацанов, никого не осталось. Мы и не заметили, как внизу в одной из комнат завязалась драка: девка-чеченка, как дикая кошка вцепилась зубами одному из бойцов в шею, да так, что он в миг собственной кровью стал захлебываться. Димка кинулся на помощь. И тут, откуда не возьмись гаденыш с ножом возник. Мы потом выяснили, что брат ее. И сходу Диме в спину всадил нож по самую рукоятку…
Рыжий все маму звал, а потом затих. Я даже ему глаза закрыть сразу не смог, он на меня так жалобно смотрел, как будто просил не делать этого. Никогда мне не забыть этого Димкиного взгляда. А нас спецназовцев помнить в том ауле будут долго: после того боя ни одного мужика в живых не осталось. На войне как на войне…
Учитель молчит. Молчу, не зная, что сказать и я. Хорошо Учитель тут гладит меня по головке, я и возвращаюсь с кавказских гор в салон "семерки", несущейся по вечерней Москве.
– Такая вот история. Дня не бывает, чтобы о Димке не вспомнил. Ты на него шибко похож, потому я на тебя особые надежды возлагаю. Ты уж смотри, не подведи. У меня ведь своей семьи нет, я в вас, пацанах, своих сыновей вижу; всегда знал, что у военного человека не должно быть семьи. Не дай Бог кому-то без родителей расти, уж я-то знаю. Вот и не женился, - впервые Учитель говорит путано, но я прекрасно понимаю, что он мне пытается объяснить.
Я поднимаю глаза на Учителя и чувствую, что вот-вот они станут мокрыми. Подавив комок в горле, тихо говорю: