Скинхед
Шрифт:
– Я вас никогда не подведу, Учитель, правда. А когда время придет - насмерть за Россию буду стоять!
– Верю, с первого дня, как увидел тебя, сразу понял - Димка вернулся. Только на этот раз я тебя черным не отдам, - и он хлопает меня по плечу.
Впервые в жизни я чувствую, что нахожусь под защитой большого сильного человека. Родного, как отец. А может и больше, чем отец, потому что он пришел в мою жизнь, заполнил ее чем-то важным, нужным, придал ей высокий смысл, без чего существование мое лишается своего значения. И значение состоит в осознании того, что я, как и Учитель, наш клуб, все мы и есть
* * *
Дни до субботы пробежали быстро, и тут мамка заявила, что она готова встретиться с Учителем. Оглядев внимательно ее застиранную кофточку и темно-серые джинсы, на которых все-таки видны разводы чернильных пятен, я объявляю, что являться в таком виде в клуб - верх неприличия. Она вздыхает и облачается в костюм, который хранится в шкафу для особо торжественных случаев. Я помню, как мама долго не решалась купить его, все приценивалась, все советовалась со мной брать или нет, и мы, в конце концов, порешили, что ей все-таки нужен какой-нибудь наряд на все праздничные случаи. "И в пир, и в мир", как она выразилась, и добавила, что заодно можно будет похоронить ее в этом костюме. На что ей пришлось выслушать мои заверения о том, что к тому моменту, когда она соберется в путешествие в мир иной, а будет это лет через сто, у нее выбор будет иной - самые лучшие костюмы она начнет носить гораздо раньше. Я это твердо обещаю.
* * *
– Мам, я сначала зайду в клуб, а ты уже потом спустишься, ладно? - Мы уже подошли к "Красному кольцу".
– А… Стесняешься своей мамки… - Она засмеялась и попыталась меня поцеловать, но я успел увернуться и бросился в клуб.
А еще минут через десять Даня проводил маму в кабинет Учителя. Мне же не остается ничего иного, как топать в одиночку домой и дожидаться результатов этого саммита. Главное - чтобы она не разревелась. Ненавижу и себя, и ее в эти минуты, когда она принимается причитать что ее сыночек, ее кровиночка вот-вот собьется с пути, спутается с хулиганами и наркоманами.
На удивление мама появляется довольно-таки спокойной.
– Привет, - ненавижу эти подхалимские нотки у себя в голосе, но поделать с собой ничего не могу.
– Привет, - она отводит взгляд от телевизора и мягко улыбается мне.
Я подхожу к ней и присаживаюсь рядом на продавленный диван.
– Что-то интересное? - киваю на телик, по-прежнему избегая встретиться взглядом с ней. Она проводит рукой по моей голове, непроизвольно морщится.
– Не скажу, что в восторге от твоего Михаила, как и от твоей новой прически, но уж лучше заниматься спортом в клубе, чем ошиваться на улице.
– А о чем вы говорили?
– Ни о чем таком, что тебе было бы интересно, - она отводит взгляд, как будто чего-то смущаясь.
– И все же, расскажи, а?
– Твой Михаил хороший психолог. - С минуту помолчав, добавляет: - Он сказал, что тебе не хватает отцовского влияния.
– Я вижу, ей неприятно об этом говорить. А мне - слушать. И не только потому, что она заводит свою любимую заезженную пластинку.
– Артем, а если мы поговорим о том, куда ты будешь поступать?
– Мам, ну ты же сама говорила, что инженера из меня не выйдет, - и я с жалостью посмотрел на нее.
– Артем, во-первых, я тебе не предлагаю поступать в политехнический. А, во-вторых, я прекрасно понимаю, на что ты намекаешь. Мое образование не слишком много дало мне. И я, в свою очередь, не привила тебе любви к инженерному делу. Я права в своих умозаключениях? - И она, вымученно улыбаясь, дотрагивается до моей руки.
– Мам, ты самая лучшая мама на свете… - она не выносит моего хамства, но и не желает, чтоб я заискивался перед ней.
– Все, что я хочу сказать: твоя жизнь может сложиться иначе, может, и успешней, нежели у меня. Однако, хорошее образование еще никому не мешало. Просто обещай мне, что подумаешь над этим, хорошо? - она выглядит такой уставшей. И что мне стоит в знак согласия, кивнуть головой?
– Мам, а как ты сегодня себя чувствуешь? - Мне хочется сказать ей что-то ласковое.
– Температуры нет, значит, в понедельник можно выходить на работу, - пожимает плечами она. И мы как обычно садимся за наскоро отваренные покупные пельмени, что не прибавляет настроения ни мне, ни ей. Впрочем, польза от сибирского кушанья заключалась в том, что оно действовало подобно хорошему снотворному.
* * *
А в школе как всегда грымза опаздывает, пацаны ходят на ушах, ждут, когда в класс ввалился Тимофей - ловить прикол над ним. Он, конечно, лох, этот долговязый очкарик. Это также верно, как и то, что по геометрии он соображает лучше меня. Елена Андреевна ставит ему пятерки, не мучая допросами у доски, смотрит на Тимоху влюбленными глазами и прочит ему большое будущее. Это самое будущее она зримо разглядела после того, как Тимоха теорему Пифагора двадцатью тремя способами доказал. А так, посмотришь: тощий, неуклюжий, нескладный, очки вечно валятся, одежка словно с чужого плеча.
Колька, ловко пользуется подножкой, гаденыш. Все только этого и жаждут - дружное ржанье сотрясает класс, Тимофей - на полу, очки у него летят в одну сторону, пакет с завтраком - в другую. И тут Колька делает то, из-за чего я не могу не взорваться. В то время, как Тимофей беспомощно шарит по полу, Колька режущим хрустом давит его очки. Словно обезумев, Тимофей кидается на Кольку. Но натыкается на молниеносно выброшенный кулак - промеж глаз. В следующую секунду обладатель кулака, ставит последнюю точку, поддав коленом ниже пояса. Тимофей, согнувшись в три погибели, кулем валится на пол, подвывая от боли. Нет, это надо бы остановить. И немедленно.
– Колька, я тебе уже раз говорил, что бить заведомо слабого не по-мужски, - нас мгновенно обступает вся классная рать.
– Да кто ты такой? С каких пор голосом совести стал? - он ухмыляется, явно, рассчитывая на поддержку класса.
Как я и ожидал, он попытался дотянуться до моего носа, но после уроков Никиты, я знаю, как уходить от прямых ударов, и кружа вокруг него, уклоняясь от выпадов, прижимаю его к стенке, так, что он и вдруг неожиданно обнаруживает, что отступить дальше некуда. Инициатива полностью переходит ко мне, в тот момент как его кулак врезается в плакат, который он пробивает своим ударом. Теперь можно, как говорится, открывать счет.