Скинькеды
Шрифт:
– И как ты это сделаешь?
– Отправлюсь туда с официальным визитом. Правда, для этого мне потребуются декорации. А, вон Вадик уже кое-что тащит...
Вадик Перепелкин, что учился курсом младше Морошкина, выбежал из соседнего подъезда, прижимая к груди старую потрепанную овечью шубу. Даже издали было видно, что она в нескольких местах проедена молью и состоит на треть из пыли.
– Ты замёрз, что ли?
– спросил Валентин.
– Это ты замёрз, мой юный друг, в своей стагнации. Эта шуба - главная часть образа. Лучше подумай, что у твоих родителей есть старого и ненужного из
– Кого одеваем?
– Интеллигентного бомжа.
– У меня есть отцовский берет, - вспомнил Валик, - он в нём на дачу раньше ездил, в нём дырки, как от пуль, а ещё он коричневый, как спелая какашка. Короче, полный отстой.
– Годится.
– Есть ещё ботинки. Отец в них белил гараж. Видок убойный.
– Тащи! Сейчас ещё Бганба принесёт старые трико, роговые очки, а у меня есть пачка «Беломора» и разные носки с дырками.
Через пятнадцать минут Морошкин прямо в беседке вырядился во всё доставленное товарищами старьё, и, когда в заключение нацепил на кончик носа очки бабушки Бганба, крупнотелый абхаз зашелся таким заразительным смехом, что вся компания схватилась за животы. Успокоиться далось им не сразу. Не смеялся только Морошкин, он гримасничал, принимал важные позы, входил в роль. Из-под шубы тревожно выглядывал Че Гевара. Видимо, завидовал боевому берету Алексея. Трико Бганба на ногах Алексея выглядело, как спружиненное галифе. Главное, что удалось в образе, - стараниями Ольги Большаковой и её косметички невозможно было определить ни пол, ни возраст получившегося бомжеватого существа. Последним штрихом стало удостоверение члена общества защиты прав потребителей, которое Морошкин купил по случаю на рынке. Но внутри оно было заполнено весьма грамотно.
– Эх, если бы самому не было противно, я бы предпочел пахнуть мочой и кошачьими какашками, - мечтательно произнес Алексей, - ну хотя бы дешёвым одеколоном меня облейте.
* * *
Через полчаса они были у центрального входа в супермаркет. Внешнее кольцо охраны преодолели легко. Бганба якобы помог трясущемуся нервному существу осилить ступени, сочувствуя его жалкому виду, буквально под руку провёл мимо раскрывших рты качков, которые стали что-то торопливо говорить в свои рации. Остальная группа ребят вошла в магазин так, будто никакого отношения к происходящему не имела.
– Война дворцам, - криво ухмыльнулся Морошкин, оказавшись в центре торгового зала и обретя заветную тележку покупателя.
Он нагло двинулся вдоль прилавков, заставляя шарахаться в стороны благовидных представителей среднего класса и лощёных богачей. Отвращение на их лицах вызывало у него внутреннее торжество. За ним неотступно следовала группа охранников аж из трех человек, которые поминутно советовались с кем-то по рациям. Алексей поочередно хватал с прилавка что-либо особенно дорогое, подолгу крутил в руках, принюхивался к упаковкам и с недовольным видом ставил обратно.
– Чаво в Рассею понавезли! Генетически мудифицированные продукты! Отрава, блин!
Охранники, точно озадаченные бульдозеры, всё же окружили Морошкина, и один из них потребовал:
– Слышь... это...
– он не знал, как обратиться к существу, - покинь магазин.
– На каком основании?
– оскалился Морошкин.
–
– И в подтверждение своего финансового достоинства он достал из кармана ворох купюр - результат предварительной складчины дворового сообщества.
– И вот сюда ещё глянь, соколик, - протянул Алексей удостоверение.
Охранник брезгливо взял в руки документ, раскрыл его и поменялся в лице, читая вслух:
– Калабухов Вольдемар Ольгердович, заместитель председателя общества защиты прав потребителей. Чё за ксива такая?
– спросил он себя и напарников и снова обратился к спасительной рации.
Воспользовавшись их замешательством, Морошкин ринулся к мясному прилавку, где скопилась, хоть и небольшая, очередь порядочных граждан. С приближением Морошкина она скоропостижно растаяла. Две удивленных продавщицы воззрились на странного покупателя, стараясь не зажимать носы от запаха лосьона «Троян», образующего вокруг Алексея пятиметровую ауру недосягаемости.
– Двадцать пять грамм «докторской», - любезно обратился к продавщицам Морошкин.
– Как?
– переспросила та, что взяла в руки нож.
– Двадцать пять грамм «Докторской» и восемнадцать «Венской», - добавил Морошкин, непринуждённо и располагающе улыбаясь.
– Так и резать, восемнадцать?
– А чего, мы цифер не знаем? Начальное-то образование, небось, есть?
Одна из продавщиц стала нехотя выполнять заказ, а вторая ехидно осведомилась:
– А фаршику вам не нажевать?
– Ты, милая, не ёрничай, - успокоил её Алексей, - ты мне пока полкило российского сыра пластиками нарежь. Смотри не ошибись, полкило... И пластики чтоб тонкие были. У меня друзья интеллигентные, придирчивые в гости придут.
– Поди, тройной одеколон из хрустальных рюмок пить, - процедила сквозь зубы первая.
– Мне что, «Книгу отзывов и предложений» попросить, написать, как мне тут хамят? Я, между прочим, деньги платить собираюсь, - нахмурился от вопиющей несправедливости Морошкин.
– Ничего, если «Докторской» двадцать шесть грамм?
– спросила, глядя на электронные весы, продавщица.
– Ладно уж, милая, хоть и вгоняешь ты меня в лишние растраты. Смотри с «Венской» не ошибись.
Чуть в стороне дворовая компания едва сдерживала смех. Когда Морошкин с тележкой откатил от мясного отдела, продавщицы были выведены из строя до конца рабочего дня. Морошкин под строгим надзором сопровождающих его охранников небрежно метнул в корзину несколько пачек чипсов. По сценарию в его кармане запел мобильный телефон. Звонил ему из соседнего отдела Запрудин. Когда Алексей картинно раскинул над ухом престижную «Нокию», охранники окончательно утратили чувство реальности.
– Да, Леопольд Львович, - как можно громче якобы ответил Морошкин, - в супермаркете «Престиж». Да. Могу вас заверить, что отношение здесь к социально-незащищенным гражданам, прямо скажем, предвзятое. Меня повсюду сопровождают надзиратели. Конечно, это унижает человеческое достоинство.
После этих слов охранники отступили на пяток шагов, продолжая консультации по рациям.
Морошкин же, рассчитываясь с кассиром, будто только что вспомнил нечто, ударил себя по лбу и озадаченно возопил: