Скинькеды
Шрифт:
Тут уже смеялись все, кроме Бганбы.
– Если отец узнает, что я ходил в этот бар, он мне стопроцентное обрезание сделает дедушкиным кинжалом, - хмуро сказал он самому себе под нос.
Когда все успокоились, Морошкин начал излагать план:
– Хотя в этом баре, по известным соображениям свободы личности, нет камер слежения, нам надо измениться до неузнаваемости. Даже холостая пальба пахнет реальной статьёй. Вдруг кто-нибудь из девочек с усами родит во время боя? А вы - настоящие девочки, - обратился он к Ольге
– Даже своих мам, - ответила за обеих Света.
– Отлично! Гена, тебе понадобятся шикарные кавказские усы и хотя бы тёмные очки. Вадим, машину у отца возьмёшь на пару часов?
– Попробую...
– Валик, ты делаешь несколько дымовушек. Напоминать как - надо?
– Нет, с детского сада умею.
– Света, а тебе придётся стать панком... Да так, чтоб тебя реальную никто в этом панке распознать не мог.
– А я?
– спросила Ольга.
– Оля, ты будешь за нас переживать. Постоишь на атасе. Больше некому. Общий детальный план будет такой...
* * *
К десяти вечера всё было готово. Морошкин превратился в знойную парня-девицу, Бганба - в горячего кавказского ухажёра, Светка - в разукрашенного во все цвета панка в рваных джинсах и застиранной футболке, Иванову тоже пришлось придать своему лицу женственности, Валик нацепил непроницаемые отцовские очки-капли. Из всей команды камуфляж не нанесли только Вадик, который въехал во двор на отцовской «Волге», и Ольга, что несколько часов преображала своих друзей. Проведя строевой смотр своей команды, Морошкин остался доволен.
– Ну и уроды же мы, ребята, - подытожил он.
– Осталось только всем купить кеды. Во время следующей операции так и сделаем. Это будет наша визитная карточка. Хоть и есть опасность, что органы правопорядка просекут этот финт, но чем больше риск, тем больше кайфа.
– Он повернулся к Бганбе и женским тенором спросил: - Ты готов любить меня, противный?
– Тише, - попросил Бганба, обливаясь потом в дорогом костюме, - если кто-то из моих родственников услышит, нас зарежут ещё до того, как вы достанете пистолеты.
– Убедил, - согласился Алексей.
В баре, несмотря на мощную вентиляцию, было накурено, курили псевдодевочки не по-женски. За столиками велись тихие приватные беседы, две пары слились в самозабвенном танце, а за стойкой грустил бармен, по всей видимости, настоящего мужского рода. Стены бара представляли собой работу заборного художника на тему «как я вижу берег лазурного острова». Из стилизованных под корабельные бочек то тут, то там поднимались между столиками тщедушные пальмы, а одна из стен была жалкой имитацией водопада. В динамиках меланхолично страдал Элтон Джон.
Морошкин потащил Гену к стойке и капризно потребовал у бармена:
– Милый, наполни нам бокалы «Маргаритой», и не надо этих пошлых соломок, мы предпочитаем хлебать до одури, правда, милый?
–
– Да, - натянуто согласился Гена и после паузы добавил, - дорогая.
Бармен с вялым безразличием, но профессиональной скоростью выполнил их просьбу и снова стал смотреть сквозь танцующих.
– Вата в бюстгальтере щекочет мне соски, - злым шепотом признался Алексей.
– Если папа узнает, где я был...
– горевал Бганба, - ни одна девушка не выйдет за меня замуж.
– Ну ты-то у нас хоть активист, а я?
– подбодрил его Морошкин.
– А вот и Дениссима Иванова со всевидящим оком.
В бар спустился Денис. Этот, как ни старался, не мог скрыть растерянности, и хотя обувь у него была не на каблуках, а на платформе, двигался он смешным шагом греческого гвардейца.
– Здравствуй... Алёна, - поприветствовал он Морошкина, - здравствуй, Гиви, - это относилось к Гене, - мне то же самое, - кивнул он бармену, а шепотом сказал Морошкину: - Мне пукнуть хочется от волнения.
– Не стоит, вдруг этот аромат здесь является внешним раздражителем? Терпи... Даша, - последнее слово он акцентировал.
За ближним столиком между тем шла печальная беседа. Две «подруги» жаловались поочерёдно.
– Он такой бесчувственный, такой жлоб! Представляешь, так с людьми только на зоне обращаются. Вульгарно и грубо. Никакой утончённости. Наверное, я не выдержу и брошу его...
– Давно бы так, терпеть ненавижу жлобов.
– Но у него такая спортивная фигура, такие татушки обалденные...
– А у тебя такие синяки, что даже тональным кремом не замажешь...
В этот драматический момент беседы на входе появилась Светка, являя собой пик женской ярости.
– Вот ты где, подлец!
– выкрикнула она сквозь сигаретный туман в сторону Гены.
– На кого ты меня променял! Ушлёпок кавказский! Лучше бы ты мне с горным бараном изменил!
– после этих слов она вытащила из спортивной сумки внушительный пистолет Запрудина и открыла огонь.
Бганба как-то подчеркнуто радостно подался навстречу виртуальным пулям. По сияющей белизне сорочки под пиджаком разлилась алым пятном кровь, что томилась до сих пор в полиэтиленовом пакете под мышкой. Донором был кусок баранины, заначенный его отцом в морозилке для изготовления шашлыков.
– Пращай, дарагая, - уж слишком по-кавказски и чересчур театрально попрощался он с Ларисой Морошкиной.
Вообще-то с такими ранениями и чирикнуть не успевают.
Иванову пришлось спрыгнуть с табуретки, чтобы отснять момент падения Гены на соседний столик.
– Тварь!
– это фальцетом выкрикнул Морошкин, доставая из дамской сумочки револьвер, и сделал три подчеркнуто неточных залпа в сторону Светки.
– Какая драма, - заворожено произнесла «дамочка», что недавно жаловалась на грубость своего дружка.