Скоч
Шрифт:
Пятьдесят секунд.
Борису было от чего отдыхать. Всю ночь он командовал партизанами в бою с наступающими на взлетную полосу егерями. Каждые десять метров этой просеки были оплачены жизнью немецких солдат. Червонный лично заложил мины для двух фашистских танков, и сейчас обе железные машины стоят посреди русского леса. Одна в ожидании полевого ремонта, другая в ожидании тягача и доставки в мастерские, пробитое днище в лесу не починить. По их подсчетам фашисты потеряли уже около семидесяти бойцов. И треть из них на личном счету у Бориса. Доля лучшего бойца в отряде почётна и невероятно тяжела. Если у тебя есть честь, то ты находишься там, где опаснее
В заслоне их осталось только двое: командир отряда Борис Червонный и сын политрука - Владимир Стальнин. Это были уже не люди, это был расходный материал, предназначенный для жертвы богу войны. Арес щедрой рукой отсыпал диверсантам военной удачи, но сегодня пришла пора гасить этот кредит. И молодой капитан назначил на заклание себя и Володю. Бойцы отряда молча попрощались с командирами и убежали назад к готовому взлетать транспортнику.
Две минуты капитан и лейтенант бегали как угорелые, стреляя сразу из восьми стволов, создавая видимость полнокровного отряда, но вот фашисты смекнули, что их всего двое и просто стали обходить их по лесу, метрах в пятидесяти от просеки.
– Володя! Три перескока назад! Орехов ноль! И на просеку!
– проорал Червонный код движения. На другую сторону просеки. Присыпал растяжку снегом и богатырским замахом метнул гранату в сторону немцев.
Сорок пять секунд.
Бежать назад по натоптанным следам было легко, и только растяжки заставляли фрицев идти осторожно. Пробежав три сектора назад, Борис выметнулся прямо на просеку. С противоположной стороны подбежал Стальнин.
– Младший лейтенант!
– самым строгим голосом, на какой был способен, шепотом рявкнул Червонный.
– Сдать ППШ, диски и гранаты!
Ошарашенный сын политрука замер пытаясь найти логику в полученном приказе.
– Выполнять!!!- страшным голосом прошипел капитан, и выхватил "шпагина" у Володи из рук. Рассовав гранаты по карманам, он передал Владимиру треугольный конверт письма.
Сорок секунд.
– Товарищ лейтенант. Приказываю доставить этот пакет полковнику Стальнину! На самолёт! Бегом марш!
– бесконечно длинную секунду Володя и Борис смотрели друг другу в глаза, и в какой-то миг Стальнин признал правоту командира. Они обнялись, и младлей побежал в сторону взлетной полосы...
Он успел. Заскочил в люк уже тронувшегося самолёта. И когда фашисты прижали Борю к утоптанной полосе взлётки, где ревел винтами взлетающий Дуглас на земле остался только один русский солдат. Остался, выполняя обещание: "Не потерять ни одного подчинённого".
Конечно, его учитель не верил в это обещание, но факт остаётся фактом. Отряд "Кутузовцы" не потерял ни одного солдата... только командир остался в зимнем лесу.
Оторваться от погони до рассвета Червонный так и не смог, хотя и продержался до полудня. Оставляя на снегу свою кровь и чужие трупы, он пробежал по сугробам километров шесть, и здесь решил дать свой последний бой.
Нож в рукаве, а шашки с раздавленным химическим взрывателем в солдатском сидоре, закопанном прямо под ногами. Детонация произойдёт через тридцать три секунды, а фашистские трусы еле ползут, источая миазмы страха и сомнения. Химический взрыватель - это тебе не часовой, может взорваться как раньше так и позже. Надо бы поторопить воистину осторожных арийцев.
Борис встаёт с поднятыми руками. Немцы дёргают стволами в его сторону, но все же не стреляют. На
– Еr "ubergab! Еr wurde verwundet! (Он сдаётся! Он ранен!)
Тридцать секунд.
Один из егерей, детина огромного роста и абсолютно непомерного размаха плечей, больше похожий на шкаф, чем на человека обошёл Червонного по кругу и поудобнее перехватил винтовку, явно намереваясь оглушить его прикладом по первой команде. Второй остался метрах в четырёх, взяв Бориса на мушку и положив палец на защитную скобу. Тоже здоровый черт, но этот все же человеческих размеров, хоть и покрупнее диверсанта. Специально их, что ли подбирали?
– подумал капитан.
Двадцать пять секунд.
– Рюки верх!
– С сильным акцентом произнёс фельдфебель, сделав соответствующий жест пистолетом.
– Оруж'е?
– Есть!
– Согласился капитан.
Немцы дернулись и внимательно уставились на него, сжимая оружие до белых пятен на пальцах.
Двадцать секунд.
– Тиха-тиха.
– Через секунду скомандовал чуть расслабившийся немецкий командир.
Медленно и плавно Борис опустил левую руку и вынул из кармана свой последний патрон. Удивленный фашист вгляделся в лакированный цилиндрик и осклабился в понимающей улыбке. Опытный егерь знал, для чего Русские солдаты берегут последний патрон. И как жалко, что редко доводилось им вместо последнего патрона использовать последнюю гранату. Но ничего у русских ещё будет много "лимонок". Пройдёт всего сорок лет и армии Пакистана и Афганистана издадут приказ, "Шурави в плен не брать".
Семнадцать секунд.
– Kamerad will Leben? (товарищ хочет жить?) - гнусненько пролаял фельдфебель подняв над головой руку с патроном.
Бой!
Правая рука русского падает вниз, а левая мгновенно сжимается на пистолете фельдфебеля. Продолжая свой рывок кулак с пистолетом вминается в живот фашиста, а правая кисть Бориса выпускает из пальцев зарукавный нож. Стальная рыбка устремляется к дальнему немцу, под хруст вывихнутых из суставов пальцев фельдфебеля. Нож обязан, вонзится в глаз самого дальнего противника, только мгновенная смерть даст шансы, что он не выстрелит. Обжатый со всех сторон пистолет, не выстрелив выбил дыхание из груди командира и по кругу пошёл в голову стоящего за спиной Червонного гиганта. Детинушка только начал перехватывать приклад, что бы успокоить бешенного Русского, но ударить не успел. Ему бы закричать, что бы предупредить сослуживцев, а так... умер молча. Рукоять пистолета проломила висок массивного черепа, сантиметра на два вдавившись внутрь. На снег брызнуло красным. Разворот обратно, и вертикальный мах окровавленной рукоятью, оставляет глубокую вмятину в затылке фельдфебеля. Не зря его учили старшие товарищи в колонии Макаренко, круговые удары действительно выручили маленького Борю в бою один в соотношении к двенад... к трём. Последний фриц молча падает в сугроб.
Пятнадцать секунд.
Одинокий Русский в рваном маскхалате стоит над тремя трупами фашистов. Он ранен, загнан в угол и безумно устал. Дальний, так и не выстреливший фриц лежит на спине, уставившись в небо, ушедшей в глазницу по самую гарду рукоятью советского ножа. Фельдфебель упал лицом на валенок Червонного, а здоровяк, с разломленным черепом подергиваясь, заливает снег ярко красной кровью. Пистолет в намертво зажатой руке так и не выстрелил, сохранив бесценную тишину. Но зато рассек затвором кожу на пальце.