Сколько стоит любовь?
Шрифт:
– Поверь, ничего не получится.
Она ответила яростным, негодующим взглядом, воздела руки к небу и отвернулась.
– Что за абсурдная ситуация! Я не собираюсь выходить за тебя просто потому, что так желаете и ты, и общество! Ничего… – Она широким жестом обвела комнату вместе с кроватью. – Ничего не выйдет!
Он поставил на пол второй сапог.
Прис перевела дыхание. Очевидно, она не на шутку рассердилась, глаза метали зеленые искры.
– Почему ты не спросишь меня еще раз? Тогда
Прис едва не взвизгнула, когда он обхватил ее за талию, поднял, швырнул на середину кровати и наклонился совсем близко.
– Нет.
Она смотрела в его лицо. На тумбочке горела единственная свеча, но он загораживал свет плечами, так что лицо оставалось в темноте, таинственно-мужественное, абсолютно непроницаемое. Девушка угрожающе нахмурилась, отважно игнорируя свое колотящееся сердце, свой бешено скачущий пульс.
– Что именно «нет»?
Он принялся сосредоточенно расстегивать пуговки на ее ночной рубашке.
– Нет, я не стану просить тебя стать моей женой. Пока не стану. Попрошу, когда ты не сможешь мне отказать, – спокойно, даже деловито объяснил он, словно обсуждая дела с управляющим. – Что же до того, чтобы уйти…
Он дошел уже до пуговок на животе, поднял руку и развел края сорочки, обнажив одну грудь.
– Этого никогда не будет.
Нагнув голову, он взял губами розовый сосок, и она мигом забыла обо всем. Он обвел губами крошечный холмик, она ахнула и выгнулась.
Он придавил ее к постели всем своим весом, и ее тело ожило, откликаясь на его близость, на коварное обольщение, на запретные желания, которые он так умело пробуждал в ней.
Она знала, что эти желания явятся по первому его зову, при первом же прикосновении. Явятся и сметут все преграды, оставив ее бороться… с чем-то… необоримым. Она не могла допустить, чтобы это случилось снова.
Полуопустив веки, она сосредоточилась на нем и почти лишилась разума.
Он уже спустил сорочку до ее талии, обнажив вторую грудь, и благоговейно ласкал белоснежные холмики горящими кончиками пальцем.
– Попроси меня еще раз, – едва слышно выдохнула она. – Попроси меня еще раз.
Он на миг вскинул глаза и снова вернулся к своему занятию. Дарить ей блаженство. Одно блаженство.
– Нет, – бросил он, и когда она охнула и закрыла глаза, стянул сорочку еще ниже. До бедер. – Это несправедливо.
– Несправедливо?
Его ладонь распласталась на ее голом животе, надавила, скользнула ниже…
– Несправедливо по отношению к кому?
Она вынудила себя поднять веки и взглянуть на него. Но он на нее не смотрел. Наблюдал, как его рука ныряет под сорочку, как пальцы ищут и находят короткие черные завитки, гладят, нежно играют, чуть надавливают…
И гладят ее уже набухшую и влажную
Дерзко раздвинув ее бедра, он проник внутрь одним пальцем… И только тогда взглянул в ее лицо.
– Несправедливо по отношению к нам. К тебе и ко мне, – объяснил он, продолжая ее ласкать. И проник глубже: она вздрогнула и закрыла глаза.
Почувствовала, как он наклонился ниже, как дует на ее ноющий сосок.
Его губы сомкнулись на крохотной горошинке. Он стал сосать, и она никак не могла сглотнуть.
Только схватилась за его плечи и держалась, держалась, пока он предавался наслаждению и уносил ее с собой.
Она жаждала наброситься на него, накричать, объяснить, что он не прав, что нет никаких «нас»… но он был прав.
«Мы» были и есть… и, наверное, будут.
Как бы она ни старалась это отрицать, он все знал. И она тоже. В страсти они не только похожи, но и каким-то образом связаны. Неразрывно.
Он отбросил ее рубашку.
Тяжело дыша, она лежала на смятом покрывале и наблюдала, как он рисует чувственные арабески на ее разгоряченной коже.
– Это…
Он провел ладонью от груди до талии, к изгибу бедра и полюбовался ее беспомощным откликом.
– Именно это восхищает меня, связывает, ослепляет. – Его губы дернулись в самоуничижительной усмешке. – Даже командует мной.
Она тихо охнула.
– Красота… – он повернул руку и провел тыльной стороной ладони по ее животу, отчего ее дыхание пресеклось, а нервы дрогнули, – преходяща, мы оба понимаем, и нет гарантии, что она не исчезнет сейчас или завтра. Но это… – он провел ладонью по ее груди, и она вздрогнула, – это обещание вечного блаженства.
Их взгляды встретились, и то, что она прочла в его глазах, заставило ее сердце замереть. Так вот что он испытывает к ней и думает о них обоих!
– Я люблю в тебе женщину. И поклоняюсь богине. Не ослепительной внешности, а той женщине, что скрыта внутри. С ней я сливаюсь, с ней мечтаю соединить свою жизнь, с ней мечтаю провести остаток лет.
Немного помолчав, он прижался жарким поцелуем к местечку чуть пониже ее пупка.
, – Вот чего я жажду. Кому служу. В ком нуждаюсь. Эта женщина способна сделать меня цельной личностью.
Его губы вновь коснулись того же места, и она закрыла глаза, словно пытаясь защититься от слов, проникших в самое сердце, от бурлящих ощущений, которые вызывали его губы, огненным клеймом обжигающие чувствительную кожу.
Потом его губы утонули в завитках венерина холмика, он снова развел ее бедра и…
– О Боже, Диллон! – едва не вскрикнула она, но стиснула зубы, помня, что ее могут услышать. И беспомощно застонала, когда он накрыл ноющий бугорок губами и стал обводить языком.