Скользящие в рай (сборник)
Шрифт:
Линьков присаживается к стойке и добродушно улыбается Удуеву:
– Ты напрасно обижаешься, я к милиции с большим уважением отношусь, считаю, что не станет она в голодных людей стрелять.
Тарас Линьков, в прошлом успешный хирург, провинциал-самородок, в одночасье утратил смысл своего существования лет пять тому назад, когда клинику, в которой он трудился, волевым решением милицейского спецназа ликвидировали в пользу частного спортивного клуба. Линьков пил и ходил по инстанциям, пытаясь найти управу, но через пару месяцев впал в нищету и затих. Выбор нового поприща он объясняет гротескной ситуацией, в которую он угодил однажды на озере Круглом, примыкающем к средневековому городищу с темными башнями
– Гляди, Тарас, – примирительным тоном говорит Удуев, – попадешься ты мне однажды, я тебе спуску не дам. Упеку на всю катушку.
– Чему быть, того не миновать, – вздыхает Линьков, потупя очи. – Я мало беру, ты же знаешь, только на бедность, куда мне.
– Да разве тебе не понятно, что красть не полагается?! – взрывается Гусь.
– А кушать полагается?
– Так заработай и кушай.
– Да как же мне заработать? Давай, пойду на площадь с бумажкой: кому чего вырезать, за операцию – тыща. Я ведь хирург, Сережа. Причем узкоспециальный. У меня руки чувствительности необычайной, я через стену слышу. Мне место осталось только на кладбище да еще у тебя в обезьяннике.
– Ну, другие как-то зарабатывают, слушай!
– Как? – жарко вспыхивает Линьков. Глаза загораются полемическим огнем. – О, по-разному! Одни крадут газ и нефть, другие – налоги, третьи – наши мозги. И все – понимаешь? – все крадут друг у друга. Это выглядит как деньги. Часть этих денег уходит на зарплаты, чтобы никто не думал, будто нас окружают одни жулики. Часть – на продукты и удовольствия. Остальными оплачивается репутация наших хозяев. Бери их, сыщик! Ведь деньги не бывают не краденые. Кто может утверждать, что зарплату он получает не ворованными деньгами, когда все служат законопослушным жуликам – и в магазине, в милиции, на заводе. Это называется – круговорот воровства в природе. Слыхал про такой закон? Чего ты ко мне привязался? Я всего-то лишь прихожу в богатые дома и в поте лица тружусь над их мудреными замками, проявляя таланты не меньшие, чем те, что понадобились обитателям этих дворцов, чтобы ограбить меня.
– Браво! – восклицает Скваронский.
– Выходит, и твоя профессия воровская, – парирует Гусь. – Ты же врач.
– Конечно! Выбор один – либо я живу в помоях, либо сам обираю своих клиентов за то, что они заболели. Деньги не краденые не бывают.
– Тьфу на тебя!
Так они препираются до бесконечности. В конце концов Гусь в сотый раз приходит к ошеломительному для себя выводу, что Тарас Линьков не признает гражданских законов.
– Конечно, не признаю, – в сотый раз соглашается Тарас. – Потому что вам нужно не исполнение, а признание мною этих ваших законов. Стоит мне их по-настоящему признать, и вы закроете глаза на любые мои преступления, как закрываете глаза на преступления, творимые против меня. По-вашему, главное мое преступление в том, что я их не признаю, а не в том, что я делаю.
– Брр, ничего не понимаю. – Гусь в изнеможении хватается за лоб. – Да неужели кража сама по себе не преступление?
– А много ли ты знаешь о преступлениях, опер? – со зловещей значимостью шипит Линьков. – Разве твои оттопыренные уши не такое же преступление против человеческого естества, как смертная казнь? Разве жизнь, утратившая дух, не достойна суда? Я не поверю ни одному законнику до тех пор, пока последний бомж не обретет рай на земле, а пока этого не случилось, оставьте меня в покое. Законы! У вас нет права навязывать мне законы, оправдывающие мое рабство. Да и кто их выдумал? Барыги с баксами вместо глаз… – Линьков как-то вдруг надламывается и сразу вянет, добавляя буднично: – Ты у этих, на площадях, спроси про законы, они тебя разорвут. Ведь только центр держите, а что на фабриках и в подъездах, не знаете. И это только начало.
– Я политикой не занимаюсь.
– Ничего, она как-нибудь сама, – задумчиво вставляет Скваронский.
– Да-а, – восклицает Гусь, – ну вы тут и спелись вообще! Однако наверху тоже не дураки сидят. Нам в милиции, между прочим, дополнительные боекомплекты не выдавали, а это верный знак, что все под контролем.
– Ничего, – ворчит Линьков, – получите еще.
В разговор встревает сильно осоловевший Кизюк, который хоть и старается уловить смысл происходящего, но поймать в состоянии уже лишь отдельные фразы и междометия.
– А вот жена одного моего сильно выпивающего приятеля зарабатывает на его пьянстве – абсолютно честно!
– Да ну!
– Вот тебе ну. Слушай. Живут они врозь. Час езды. Что ни выходной, у него идея, после как с ребятами уже нагрузился: а не навестить ли жену? Ну, хорошо. Накупит продуктов, в такси – и к ней. Жена с порога ему: опять пьяный? У него, конечно, моча в голову. Ах ты, сука! Сумками в нее – шварк! прыг в такси – и назад. По дороге, пока едет, его помаленьку укачивает, он и забывает, где был, чего делал. А дома – друзья. Через пару кружек – опять: поеду-ка я к жене! Хвать такси, пару сумок, час лету. В дверь – дзынь. Жена: чего пьяный такой? Он ей сумки в рожу, в такси – и домой. По дороге опять все забывает, пару пива – и назад… Так и мотается, раздолбай, всю субботу – туда-сюда, туда-сюда. В прошлые выходные четыре раза гонял! Жена уж и не знает, куда жратву девать: четыре кило капусты, четыре томатов, четыре пива… Ей этого на неделю – за глаза! И не ворованное. Само приехало.
Мы добродушно ржем, зная, что Кизюк, самодостаточный в своем образе настолько, что ему не нужно ничего сочинять, всегда рассказывает о себе.
– С тобой такого не бывало? – непонятно над чем иронизирует Кизюк, обращаясь почему-то к Цветкову, и с вызовом добавляет: – Или ты не пьешь?
– Я, – говорит Цветков, – пью. Но мало. Контролирую себя.
– К-как – контролирую?
– Ну вот, например, в компании всегда сажусь возле самой некрасивой тетки. Вижу, нравиться начинает – значит, все, доза.
Опять смех. Дым от курева не выветривается. Артисты за бильярдом наконец пришли к общему мнению, что «Король Лир» – лишь бледная эманация нашего «Аленького цветочка», и теперь исчерпанно скучают.
По телевизору передают спортивные новости. Потом идет реклама водки, продуктов, лекарств, надувных бассейнов. Потом известный артист долго рассказывает, как он не хотел роли, как его уговаривали, как роль принесла ему славу. Потом выступает мим.
Над стойкой в растрепанной седине вырастает голова Марленыча и елейным голоском обращается к Кизюку:
– Антоша, давай я тебе рыбки солененькой принесу. У меня таранька.
– Не надо, рук потом не отмоешь. Я и без нее уже насвинячился.
– Эх, Антоша, – качает головой Марленыч, – непорядок это. Какое же пиво без рыбки? Уж если свинячиться, то по-человечески.
– Ему бы не рыбки, а баиньки, – вздыхает Назар.
– Спокуха. Я на задании, – отмахивается Кизюк и щелкает пальцами в направлении Марленыча. – Ладно, давай свою рыбку.