Скопин-Шуйский. Похищение престола

Мосияш Сергей Павлович

— А что ж Бучинский?

— Его король выгнал.

— С чего бы?

— Он пьяным явился во дворец.

— Ну-ну, — поощрил князь, едва улыбнувшись уголками губ, скрытых усами.

— Я повезу грамоту королю и хотел бы что-то заоднемя от бояр отвезти.

— Почему именно от бояр?

— Я знаю, бояре затевают против него что-то.

— Кто это тебе сказал, Иван?

— Я же не слепой, Василий Васильевич. Что-то готовится. Вон уже ночью во дворец с ножами явились.

— С чего ты

взял, что бояре должны с тобой передать что-то королю?

— А разве у вас ничего нет сообщить ему?

— Нет, Ваня, нечего сообщать Сигизмунду. Он все знает, что ему положено.

— Вы мне не верите, Василий Васильевич.

— С чего ты взял?

— Я ж вижу, не слепой.

— Вот видишь, сам догадываешься, Иван. Оно и впрямь, откуда мне знать, может тебя Басманов подослал. Ты ж первый ночной шептун у царя, а ну шепнешь ему. А у меня шея, чай, не железная, топор не отскочит.

— Василий Васильевич, князь, хотите, я поклянусь на кресте. Надоела мне эта лжа на лже. Грех ведь это.

Голицын поднялся из кресла, прошел к столу, взял кувшин, налил в бокал сыты. Выпил. Спросил гостя:

— Будешь?

— С удовольствием, Василий Васильевич, — поднялся Безобразов. — Все в горле пересохло.

— Это от такого разговора, Иван, за который запросто плаху схлопотать, — сам налил полную кружку гостю. — Пей.

Безобразов выпил с жадностью, похвалил:

— Добрая сыта, спасибо, Василий Васильевич.

Голицын ничего не ответил, прошел назад к креслу, сел.

Безобразов остался стоять у стола, словно еще ожидая сыты, и неожиданно полез за пазуху, достал нательный крест.

— Вот на нем клянусь, князь. Пусть меня разразит гром, отымется язык, если я открою царю или Басманову то, о чем мы здесь говорили.

— А мы ни о чем особо и не говорили, Безобразов. Ты сказал, что царь — это Юрка Отрепьев. И все.

— Разве вы не понимаете, князь, что только за эти слова мне голову снесут. Однако я вам доверился.

— Ладно, Иван, не будем препираться, я тебе верю. Тем более что с Басмановым у меня свои счеты. А королю можешь передать, что Дума на престоле хочет видеть его сына, а не этого самозванца.

— И все?

— И все, Иван. А ты что, хотел письмо к нему? Нет, брат, тебя обыскать могут и все… И сам погибнешь, и других потянешь. Так что лучше на словах. А на будущее, пожалуйста, оставайся подле царя. Если что он новое придумает, сообщай мне.

— Хорошо, Василий Васильевич. Спасибо.

— За что?

— За то, что поверили мне.

— Не вздумай еще кому довериться, налетишь на доносчика.

— Не беспокойтесь, Василий Васильевич, я к вам-то шел дрожал как лист осиновый.

— Во жизнь, Безобразов, все дрожат. И перед кем?

— Он и сам в страхе живет, князь.

— Неужто?

— Да, да, сколько раз мне по ночам признавался, кругом только врагов и видит.

— Ну так и есть, — засмеялся Голицын. — Он ведь не дурак, соображает. Оттого и мечется.

12. Появление «племянничка»

Терский казачий атаман Федор Бодырин созвал на совет своих старшин и есаулов решать, как быть? Куда за «зипунами» идти? Бравый казак Афонька Дуб предложил идти по Куре-реке на Каспий, там и потрясти турских купчишек:

— Их корабли полны добра и золота, есть чем поживиться.

Затея не нова, старики еще помнят, как на Каспий хаживали, скольким не довелось воротиться, на корм рыбкам пришлось отправиться. Потому Афоньку сразу осадили:

— Помолчи, Дуб, не мельтеши. Надо искать царского жалованья.

Эвон донцы и запорожцы привели царя Дмитрия к Москве, посадили на престол, он их деньгами завалил.

— Но мы-то не ходили с ними.

— Вот то-то что не ходили, — сказал Бодырин. — Нам надо своего царя произвесть.

— Так это ж будет не настоящий.

— Ну и что? Дмитрий тоже, гутарят, не настоящий, а вон как Москву тряхнул. Тут главное, чтоб царь навроде матки в рою, а на него уже народишка сбежится.

— А кого объявим-то? Дмитрий уже есть.

— Давай думать.

— А что думать, объявим Петра Федоровича, мол, сын Федора Ивановича и Ирины Федоровны, Годуновой сестры.

— А у них был сын?

— А Бог его ведает. Раз вместях жили, значит, и рожали кого-нито. Народ простой все равно не знает.

На том и порешили: избрать царя Петра Федоровича — чем терские казаки хуже запорожских.

Атаман Бодырин оглядел старшин внимательно: кто из них в цари гож? Уж больно староваты и рожи у них, что кирпичи обожженные, красные. Царю, конечно, надо бы личность побелее.

— Не обижайтесь, атаманы-молодцы, но никто из вас на царя не тянет. Надо бы кого помоложе и рылом побелее.

— Може Митьку — сына стрелецкого выбрать? — предложил есаул Хмырь. — Он и грамоту ведает.

Бодырин приказал рассыльному позвать Митьку, да поживей — одна нога тут, другая там. Явился Митька в расстегнутом бешмете.

— Ты грамоту ведаешь? — спросил Бодырин.

— Ведаю, — отвечал Митька.

— Мы тут решили тебя в цари выбрать.

— Вы что, атаманы, совсем с хлузду съехали, какой я царь?

— Ты обожди, Мить, послушай, — сказал Бодырин и стал объяснять, каким он будет царем. — И есть и пить будешь по-царски, трудить тебя ничем не будем.

— Оно, конечно, царем быть дело хорошее, — согласился Митька. — Но вот беда, я в Москве ни разу не был. Кто за нее че спросит, а я баран бараном, чего буду отвечать?