Скопин-Шуйский

Петрова Наталья Георгиевна

Рассказывал Скопин близким людям и о старце Иринархе, его благословении идти на штурм Троицкого монастыря. Когда же приехал из Борисоглебского монастыря в Москву ученик старца Александр, Скопин передал поклон старцу, подарки и вернул простой медный крест, которым Иринарх благословлял его на битву. А старец, приняв тот крест, долго молился в своей келье о князе Михаиле: «…Аки в Иерусалиме при благоверном царе Констянтине на сопостаты, тако и ныне, Господи, Твоею милостию невидимою прогнани бысть литва от лица православных христиан. Ты же, Господи, во веки сохраняевши нас. Аминь» ^[580] .

580

РИБ. Т. 13. Стб. 1384.

Отблагодарил Михаил и братию Соловецкого монастыря за оказанную ими молитвенную и денежную помощь войску во время похода к Москве. Как когда-то его отец отправил в монастырь водосвятную чашу, едва избежав смерти от рук Годунова, так и Михаил отправил в обитель свой парадный придворный кафтан, сшитый из дорогого, привезенного из Италии «золотного аксамиченного бархата» ^[581] . В этом кафтане с высоким, шитым жемчугом воротником Михайло красовался на царской свадьбе. Темно-красным шелком и золотыми нитями были искусно вышиты двуглавые орлы, единороги, птицы с расправленными для полета крыльями, похожие на его родовую скопу, — какого только узорочья там не было! Молодой воевода очень любил этот нарядный, стоивший немалых денег кафтан, потому и отдал, не задумываясь, вкладом в монастырь, где рукодельные трудницы сшили из него облачение для священников монастыря.

581

Сохраненные святыни Соловецкого монастыря… № 81, 100, 104.

В те дни особенно всем хотелось видеть знаменитого воеводу крестным отцом своих младенцев, — от таких предложений не было отбоя. Принял Скопин приглашение и Ивана Воротынского быть восприемником его новорожденного сына. Кумой Воротынские выбрали жену Дмитрия Шуйского — княгиню Екатерину, в девичестве Бельскую, отец которой Григорий Лукьянович был более известен как Малюта Скуратов. Встречаться с семейством Шуйских Скопин не хотел, но и отказать Воротынскому не мог.

Мать уговаривала его не ездить туда, где будут Шуйские, она еще с Александровской слободы просила сына поостеречься, говорила ему: «лихи в Москве звери лютые, а пышат ядом змииным» ^[582] . Михаил только посмеивался над ее страхами: кто на него, такого детину, руку поднимет? Но на пиру все же решил не задерживаться, чтобы не столкнуться с Дмитрием. Поэтому едва лишь гости расселись за столы, помолившись, принялись неспешно есть и пить, зазвучали речи, — Скопин засобирался домой. В этот момент хозяин дома произнес заздравную речь князю Михаилу, а княгиня Екатерина подошла к Скопину с чашей. Не хотел Михаил ничего принимать из рук дочери Малюты, но по обычаю нужно было выпить чашу до дна — показав, что он доверяет и Екатерине, подносившей чашу, и хозяину дома Воротынскому.

582

«О рожении князя Михаила Васильевича». С. 383.

Сразу после пира Скопин занемог — едва успел добраться до своего дома, как «очи у него возмутилися, а лице у него страшно кровью знаменуется, а власы у него на главе стоя колеблются». Страдавшего непонятным недугом, при котором «утробе люто терзатися», молодого человека осмотрели присланные Делагарди «доктуры немецкие», однако поделать ничего не смогли.

Муки умиравшего, крепкого, недюжей силы 23-летнего мужчины, были ужасны: «он же на ложе своем в тосках мечющесь и биющеся и стонущу и кричаще лютее зело, аки зверь под землею». Промучившись несколько дней, исповедавшись и причастившись, как и подобает христианину, 23 апреля, в день памяти великомученика Георгия, Михаил Скопин отошел к Богу. Носивший имя предводителя воинства Архистратига Михаила, он и в мир иной ушел в день памяти другого святого воина — Победоносца Георгия. Печаль народная о нем была велика: «скорбела вся Москва», — как записал один из иностранцев.

В исторической литературе существует множество версий произошедшего. Суть споров сводится к двум вопросам: действительно ли Скопин был отравлен или скончался естественной смертью? И если смерть была насильственной, то кто его отравитель? ^[583]

На первый вопрос сегодня можно ответить однозначно: Скопин действительно был отравлен. Комбинированный яд, содержащий соли ртути и мышьяка, исследователи обнаружили в останках воеводы: солей ртути оказалось в 10 раз больше признанного естественным фона, превышали допустимую норму и соединения мышьяка; другие вредные вещества — свинец, сурьма, медь — отсутствовали. «Но и первых двух более чем достаточно, чтобы сгубить даже такого молодого, хорошо тренированного воина, каким Михаил Васильевич, несомненно, был», — пишет исследовательница ^[584] . Да и сама картина его смертных мучений в сопоставлении с описанием симптомов отравления солями ртути и мышьяком подтверждает эту версию ^[585] .

583

Версии подробно изложены в статье В. С. Иконникова «Князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский».

584

Панова Т. Д.Некрополи Московского Кремля. С. 76–77.

585

Там же. Приложение 6. С. 217–218.

Что же касается второго вопроса, то здесь ответить определенно трудно. Русские летописцы не сомневались, что отравителями Скопина стали братья Шуйские: «Тогда грех ради наших в Московском государстве бысть раздор в людех, царя Василия возненавидеша за многое кровопролитие, второе же, братия его племянника своего возненавидеша за храбрость его, князя Михаила Скопина, иже немец наят и отгна вора с литвою от царствующаго града, и вманив его к Москве отравою умориша», — пишет один из авторов ^[586] . «Мнози же на Москве говоряху то, что испортила ево тетка ево княгиня Катерина князь Дмитреева Шуйскова, — вторит ему другой летописец. — А подлинно то единому Богу <известно>» ^[587] , — заключает он мудро.

586

Псковская летописная повесть… С. 158.

587

Новый летописец. С. 97.

Задумаемся, насколько основательны были обвинения царя Василия в смерти Скопина. Даже если предположить, что доверие к доносчикам у царя Василия было действительно безгранично, то не мог же он не видеть, что Скопин, удачно выполнивший все возложенные на него задачи, — по сути, его единственная надежда? Об этом Шуйский и сам в письмах Скопину не раз писал: «Мы на тебя надежны, как на свою душу». Конечно, родовитый, богатый, молодой и, как бы мы сегодня сказали, перспективный Скопин мог, при желании, стать соперником царя. Но не доказал ли он своим поступком в Александровской слободе, как и всей своей предыдущей жизнью, что он привык к открытой борьбе с противником на поле боя, а интриги и доносы — не его стихия? Не случайно летописец, не одобрявший действий Прокофия Ляпунова, полностью отрицает вину Скопина, у которого «и в уме не было» бороться за престол. К тому же предстоял поход на Смоленск, и план похода, как и скорейшего доведения войны до конца, царь также поручал разрабатывать Скопину ^[588] . Для царя готовить смерть своему талантливому воеводе — все равно, что бездумно рубить курицу, несущую золотые яйца.

588

Видекинд.С. 108; АИ. Т. 2. № 282.

Многие современники событий называли отравительницей князя дочь Малюты Скуратова, которая, по отзывам, была властолюбива и жестока не меньше своей родной сестры Марии, жены Бориса Годунова. Стремление расчистить дорогу к трону для своего мужа вполне могло стать мотивом преступления. Автор «Повести о преставлении и погребении князя Михаила Васильевича» прямо назвал ее виновницей преступления: «…и дьявольским омрачением злодеянница та… кума подкрестная, подносила чару пития куму подкрестному и била челом… И в той чаре — питие уготовано лютое, питие смертное» ^[589] . Косвенным доказательством этой версии могут стать события, происшедшие уже после смерти Скопина: Дмитрий Шуйский попытается занять его место — поедет первым воеводой против Сигизмунда и потерпит сокрушительное поражение под Клушином. Палаш Скопина, который после смерти воеводы возьмет себе Иван Шуйский, не принесет братьям победы — в итоге они оба окажутся вместе с царем в позорном польском плену.

589

«Писание о преставлении и погребении князя Скопина-Шуйского» // Памятники литературы Древней Руси. Конец XVI — начало XVII в. М., 1987. С. 60.

Существует еще одна версия случившегося, связанная с готовящимся походом под Смоленск. В песне о Скопине, написанной современниками событий, мысль отравить князя принадлежит неким боярам, которые и были инициаторами отравления:

В тот час они дело сделали: Поддернули зелья лютого, Подсыпали в стакан, в меды сладкие, Подавали куме его крестовой ^[590] .

Катерина Шуйская в этой версии — всего лишь орудие в их руках:

590

Исторические песни. Баллады. С. 262–263.

Она знавши, кума его крестовыя, Подносила стакан меду сладкого Скопину-князю Михаилу Васильевичу. Примает Скопин, не отпирается, Он выпил стакан меду сладкого, А сам говорил таково слово, Услышал во утробе неловко добре: «А и ты съела меня, кума крестовая, Малютина дочь Скурлатова! А зазнаючи мне со зельем стакан подала, Съела ты мене, змея подколодная!»

В исторической песне важна не фактическая канва событий, ею в народной традиции часто пренебрегают. Но не в угоду поэтической вольности или из неосведомленности авторов — как раз нет, ошибки и неточности здесь есть попытка домыслить, дополнить историческую реальность, представить ее такой, какой она должна быть. Если Малюта Скуратов — опричный палач — погибает в бою во время Ливонской войны, то в народной песне его казнят за попытку совершить очередное злодеяние; Михаил Кутузов умирает вскоре после изгнания Наполеона за пределы России, а в народной песне он принимает участие в разгроме армии Наполеона. То есть биография исторического персонажа, предстающая в народном сознании, позволяет выявить главное, суть происшедшего в жизни героя, стержень событий ^[591] .

591

Азбелев С. Н.Поэтизация исторических событий в былине // Русская литература. 1982. № 1.