Скоро полночь. Том 1. Африка грёз и действительности

Звягинцев Василий Дмитриевич

– Мистика? – неуверенно спросил Виктор.

– Если бы! Чисто научная психиатрия. Вы не отдаете себе отчета, но на самом деле осознаете, что завистников у вас только в академии – столько-то, в институте – вдвое больше, в мире рядовых ученых – каждый второй. Это вас неизбежно угнетает. Три из ваших более-менее постоянных подруг желают от вас только одного, и вы знаете, чего именно…

– Давайте оставим, – нервно дернулся Скуратов, машинально потянувшись к полупустому (или – наполовину полному) графинчику.

– Безусловно,

если вам это неприятно. Но истинный философ и логик должен относиться к подобным темам с пониманием. Я ведь только хотел сказать, что за то время, что вы здесь находитесь, до вас не достал ни один квант негативной энергии. Оттого вам сейчас так легко на душе.

– А не от этого? – нервно скривился Виктор, указывая на рюмку с коньяком.

– Это уж сами разбирайтесь. Только если вы скажете, что и раньше означенная доза доставляла вам такое же умиротворение, позволю с вами не согласиться. Прислушайтесь к себе…

Скуратов выпил и прислушался. Да, совершенно другое ощущение. Сложно передаваемое, но другое. Словно он в раннюю юность вернулся, когда они с Игорем каждый вечер болтались по Тверской, беседовали о крайне возвышенных материях, с той или иной долей успеха знакомились с барышнями и завершали прогулки непременно в трактире «Охотник», от Триумфальной площади, если идти вверх, – второй дом направо.

Легко на душе и радостно. Отчетливое ощущение, что завтра наверняка будет лучше, чем вчера и сегодня.

– Это у вас – не наркотик? – спросил обретший звучание внутренний голос, выражающий точку зрения потертого жизнью скептика.

– Обижаете, – поднял перед собой ладони Антон. – Тогда уж допустите, что это ваш господин Суздалев на той стороне вас наркотиком угостил, чтобы вы в такой красочный бред окунулись. Только – зачем это ему и соответственно – зачем мне? Вы же первейший логик XXI века. Зачем?

Скуратов легко признал, что совершенно незачем. Любые вопросы можно было решить гораздо менее сложным образом.

– Как бы там ни было, я вам благодарен, – сказал он. – Но где же Игорь? Вы обещали…

– Так пойдемте, сейчас все будет. Будет вам и Игорь, будет и свисток, – слегка перефразировал странный хозяин с детства знакомый стишок. Только остальные его строфы вспомнить так и не удалось.

На этот раз Антон повел Скуратова другим путем, минуя длинные, унылые коридоры. Совсем рядом с дверью бара оказалась еще одна, неприметная, замаскированная под стеновую панель. За ней – кабина почти обычного лифта. Хозяин быстро пробежал пальцами по сенсорным полям, обозначенным непонятными пиктограммами.

Виктор готов был поклясться, что испытал не только вертикальное ускорение. Его словно крутнуло по трем осям сразу. Но очень быстро и без неприятных протестов со стороны вегетатики. Ехали совсем недолго. Как на пять этажей вверх или вниз.

Дверь скользнула в

сторону, Антон пропустил Виктора вперед.

– Ничего себе, – не сдержал тот изумления. – И где это мы теперь?

Ему, конечно, увиденное было в новинку. Такого он и в кино не видел, поскольку идеи «коммунальных квартир» в его мире не существовало принципиально. Люди, в меру состоятельности, вкусов, обстоятельств жили по-разному, кто в собственных квартирах, кто в съемных, в особняках, коттеджах, гостиницах, избах, наконец, но – отдельных. Вообразить, чтобы несколько семей согласились жить в пределах общего помещения, было трудно.

И тем не менее.

Скуратов сначала оказался на тесной площадке «черной» лестницы, грязноватой, неухоженной, воняющей черт знает чем, с железными остовами перил, с которых давным-давно содраны деревянные накладки, со стенами, покрытыми грязно-бурой масляной краской, вдоль и поперек исписанной неприличными словами. Полуэтажом ниже – высокое, от сотворения мира не мытое окно. Под ним на выщербленном цементном полу – россыпь старых папиросных окурков.

Никак не совмещалось это место с Замком, как Виктор успел его увидеть. Непонятно и уж слишком нарочито.

– Как любит говорить один из наших товарищей, с которым вы, надеюсь, скоро познакомитесь: «В известном месте», – ответил Антон, доставая из кармана длинный стальной ключ. – Что – не нравится?

– Да как вам сказать…

– Так и говорите. Гнусное местечко, не смею спорить. Однако же… Процентов девяносто граждан России, параллельной вашей, сочли бы за счастье проживать в таком примерно доме и месте. Поскольку были устроены несравненно хуже. Проходите.

Скуратов прошел, выбора у него не было. Раз уж попал – «скачи, враже, як пан каже…».

На любимой кухне Шульгина, с мазохистской тщательностью воспроизводящей то, что нормальному человеку XXI века и представить невозможно, как хлебные карточки, как «спецордер на галоши», Антон задерживаться не собирался. Но Виктор попросил остановиться.

Как будто почувствовал, что эта декорация к спектаклю из неизвестной жизни обозначает какой-то важный смысл. Просто так подобного не выдумаешь. Обошел помещение по кругу, с особым интересом осмотрел стоявший на одном из столов керогаз, сильно воняющий керосиновой гарью. Спросил, в чем смысл данного устройства.

Антон объяснил, заметив, что это гениальное, в своем роде, изобретение. Обеспечивает полную автономность от внешних источников энергии, для приготовления пищи незаменим, и согреваться им можно, особенно если огнеупорный кирпич на конфорку положить.

– Канистру керосина запасти – и месяц можно ни о чем не тревожиться. Но мы не в музее. Все, что захотите, – узнаете. И то, что вам надо, и то, чего вам совсем бы и не стоило знать.

Слова прозвучали, как показалось Скуратову, довольно зловеще.