Скотина II

Городничий Степан

Когда походил надо стола милостью коснуться. Обязательно той рукой, какой фигуру двигал. И тогда время у противника пойдет. Там разный контроль бывает, и час и два на партию. Обычно время на весь турнир назначают, тогда можно со слабыми противниками быстро сыграть, а на сложных дольше подумать. Хорошие игроки быстро могут, я видел, как пять минут ставили, так весело ладонями шлепали. Еще если фигуры коснулся — стол другой рукой походить не даст, громко сказать не успел — «Поправляю», значит ходи прямо под бой.

Другую руку надо прямо на

столе держать, не отрывая. Тогда милость твоя будет помогать правильный ход найти. Ну насколько навык развит. На зеленой ступени будет подсвечивать фигуру — которой самый лучший ход. Так подсвечивать, что противнику не видно, только тебе и зрителям. На второй ступени три хороших хода покажет, выбирать можно. Вот это дело думать и выбирать. У меня вторая, думать и выбирать буду. А стол не артефактный, поэтому мне балбой нужен.

— Во как. А у нас в школе обычный стол был.

— Так понятно, такой стол знаешь стоит сколько? И заряжать анамой его надо, перед каждым турниром маги корячатся. Тут в клубе только три таких стола, поэтому большие рейтинговые турниры долго длятся. А отборочные на простых столах идут, просто око смотрит. Вот мне артефактного стола не будет, я на четвертой доске. Поэтому я тебя и позвал. Я буду ладони вот так держать, чтобы на доску через милость смотреть. Милость мне ходы подсветит, я думать и ходы вслух называть. Балбой просто на слух фигуру берет и ставит, понятно?

Предельно понятно, проще некуда.

— Слушай, а как милость понимает, какие ходы хорошие? Если все одинаково ходить будут, это же не игра, а не пойми что получится? Плюс не совсем честно, чего там думать, что показало, так и ходи.

— Экая ты деревня. Она не сама думает, она вообще думать не может. Милость по твоим партиям учится, вот точно какой бы ты ход сделал, такой она и показывает. Все по-разному мыслят, поэтому никакого обмана нет. Вот только у кого слеза купленная, у кого умение не самостоятельно открыто — с теми разговор отдельный. Для них турниры отдельные, на простые их не пускают.

Объявили десятиминутную готовность и попросили освободить зал для последних приготовлений. Вышел в коридор, набил неспешно трубку. Сейчас, сейчас я вживую в сатранг сыграю. Пусть в качестве балбоя, но это же просто начало. Надо к культурной жизни приобщаться.

Затянулся мощно, выпустил такую струю, что владельцы всяких современных подов и вейпов с тоски бы завыли. Зазвенело в ушах, в голове, в ладонях. Да это же просто новые вызовы, три штуки а в секунду одну.

— Ой, Боря, кажется, начинается. Ой, не могу, Боря, Боря, чувствую, сегодня, сейчас.

— Мама Роза, без паники, вы же не первый раз. Слуги готовы? Лекаря зовите, он предупрежден и заряжен.

— Боря, нет лекаря. Послали за ним сразу, а он в петле висит. Народа там и оберов. Слугу Максима задержали до выяснения.

— Дышите, держитесь и ждите, сейчас что-нибудь придумаем

…

— Шо, опять? Чижик, во честно, не до тебя и твоих новостей пакостных.

— Боря, у меня

новости хорошие, полезные. То есть плохие тоже есть, но и хорошие тоже. Медведник закончил, все три сейфа открыл. Меня Бука приставил за этим медведником приглядеть, который с одной ногой. Ну чтобы не спер чего. Он то два сейфа быстро открыл, еще вчера. Там слезы, серебро в слитках и бумаги какие-то. А слитки тяжелые, я один на ногу уронил, так палец зашиб. А с третьим он всю ночь возился, но вот подиж ты, открыл тоже.

— Ну открыл и открыл. Буке доложи и свободен.

— Та погоди. Тама внутри пест лежал в кобуре. Как на картинках, только большой и толстый. Медведник мне такой — «Нельзя пест руками брать, оторвет руки». А я ему такой — «Ха. За голову руки. Вы имеете право хранить мычание». А пест такой «Бах», тяжелый, зараза. А я такой — «Бля», уронил и палец на ноге зашиб снова. А медведник такой — «Хрр». Короче, нет больше медведника. То есть он сам есть, а в груди дыра шо голова пролезет.

Я прикрыл глаза. Пробормотал успокоительную мантру — «Ом-м-м». Взываю ко Вселенной, как к началу всего сущего.

— Бля, отдай пест Буке, пусть спрячет. Комнату закрой, труп не трогайте. Пройдись по соседям, если кто выстрел слышал — сделай так, чтобы про это забыли. Приеду вечером — разберусь. Если облава будет — разбегайтесь и дальше каждый сам по себе.

…

Следующий звонок добил, колени подогнулись так, что пришлось шарить руками по стене.

— Василий Сергеевич, хорошо устроились? Я не могу сейчас, занят сильно.

— Борис, тут оказия приключилась. Глафира радость моя, солнце мое и отрада — коробки с вещами распаковывала. Открыла рюкзак, а там животное мертвое. Вскрикнула, упала от чувствс и головой о перила мраморные.

…

Последний вызов принимать не хотелось, совсем. Ладонь не поднималась к уху, хотя тянул ее второй рукой, лежа на полу, раскинувшись как морская звезда. Накатила апатия и отупение.

— Олесю похитили, — голос Степана слышался откуда-то издалека.

— А ты куда смотрел? Я для чего просил не отходить ни на шаг.

— Виноват, Борис Антонович. Не доглядел. Она сама пошла, уговорила в карете остаться. Наш же магазин. От дома рядом. Долго не выходила, я тревожится начал. Внутри старуха заколота, продавец. Наблюдателя на месте нет. Олеси ни следа, только записка с политическим требованием — на работу уволенных вернуть…

Слеза 25

Лежу, думаю. Думаю. Лежу. Представил себя принимающим роды у мачехи. Двойня, вообще осложнения могут быть, тем более последнюю неделю стресс. Вот что-что, а самостоятельно роды принимать не приходилось. Не предрасположены солдаты в боевых условиях к активным родам. Теорию знаю, но сам роды не принимал. Кроме учебных в далеком розовом. Ну и пары абортов тогда же. Лекарь повесился, привет из Белозерска. Не разобрался в прошлый раз, оставил за спиной хрень неведомую. Просто уехал, а это, по сути, прием страусиный.