Скованные намертво
Шрифт:
— Ну? — спросил Завьялов.
— Все в порядке, Сергей Владимирович. Взяли.
Он положил на стол искореженные наручники, выгнутые дикой силой.
— Это чего? — приподнял бровь Завьялов.
— Это Чернокопытов порвал.
— Не фига себе.
— А что, лось здоровый. Мы его на улице брали. Наручники защелкнули. Он растерялся, потом напрягся. Представляете — наручники хрясь, слетели.
— Дерьмо потому что, а не наручники. Английские раза в два крепче, — сказал Завьялов.
— Сорвал наручники и по улице припустил. Три метра и пробежал. Стал отмахиваться… Потом сопливился — мол, грубо берете.
— Ничего
— Ничего?
— А как с Хрустером?
— Там комедия. В офисе брали. Секретарша его пыталась у опера удостоверение вырвать. А Хрустер орал во всю мочь: «Это не милиция, а бандиты». Но мы им пасть быстро заткнули.
— В изоляторе?
— Да, ребята сейчас с ними работают.
— Ну вот, Слава, — повернулся Завьялов к Аверину, — Чернокопытов и Хрустер — ближайшие связи Дадашева. Граждане США. Сюда приехали левые компании организовывать. Миллионы баксов закапали. У нас законы такие — можно эти миллионы воровать. А в США нельзя. Так что нам ФБР бумагу на них прислало. Им там по двадцать лет тюрьмы светит. Сейчас опера отработают их на связь с Дадашевым… Николай, сорок минут на отдых, затем в полном снаряжении строиться в коридоре. Тяжелый вариант — сферы, бронежилеты, штурмовое снаряжение. Там, возможно, будет горячая работа.
— Есть.
Через сорок минут оперативно-боевая группа стояла в коридоре в полной экипировке — автоматы, снайперские винтовки, бронежилеты. Часть снаряжения уже загрузили в машины.
Завьялов поставил боевую задачу, уточнил радиопозывные, порядок действий.
— При вооруженном сопротивлении оружие применять на поражение, — закончил он. — Жизнь товарища важнее жизни бандита.
Это объяснять никому не надо было.
«Форд» — фургон с занавешенными окнами, с откатывающимися в бок дверьми (необходимо, чтобы выскочить быстрее из машины, когда идет задержание) и двое легковых автомашин вырулили с министерского двора и устремились по московским улицам…
Акоп обустраивал свои владения на века. Власть и земля в поселке неумолимо переходили к нему. Он скупал окрестные участки — один за другим, платил громадные деньги хозяевам, сносил их дома и благоустраивал свои владения. Поверху высокого бетонного забора с автоматически захлопывающимися железными воротами таращились зрачки видеокамер. Акоп панически боялся покушений, поэтому оснастил владения системами безопасности, а чтобы наблюдать за шоссе, откуда могут нагрянуть боевые группы, прорубил в лесу просеку.
— Потише, — сказал Завьялов, когда «Форд" — фургон свернул с шоссе и устремился к Акоповке.
Перед воротами на территорию стояла пара десятков машин, кучковалось более десятка «быков».
— Действительно, у них сегодня сходняк, — сказал Завьялов.
— Этих Папа не пускает. Это челядь, мелочевка. А бригадиры и люди посерьезнее сейчас там, — сказал Аверин.
— Папа суров, — хмыкнул Завьялов. — Скорость скинь, — велел он водителю.
— Надеешься, нас за своих примут? — спросил Аверин.
— У них столько народу в группировке, что они всех своих не знают, — отмахнулся Завьялов.
Фургон и легковушка неторопливо приближались к стоянке. Судя по всему, подозрений они пока не вызывали. Когда до ворот оставалось чуть больше двадцати метров,
— А теперь жми! — прикрикнул Завьялов.
"Форд» рванулся вперед. На ходу распахнулись двери. Машина затормозила, и оттуда посыпались собровцы. На их черных комбезах сияли шевроны «МВД России». Плечи оттягивали бронежилеты. Аверин прыгнул вслед за ними. Броник весил шестнадцать килограммов, стеснял движения, но Аверин не слишком обращал на это внимание. Что такое для него каких-то шестнадцать килограммов?
Все пришло в движение, смешалось, замелькало. Слышались крики, специфический хряст — это приклады гуляли по спинам и ребрам. Аверин увидел рядом атлетическую фигуру, налетел всем телом, подсек, врезал по загривку пистолетом.
— Лежать!
Семь человек сразу улеглись на землю. Пятеро, успев сориентироваться, ворвались на территорию и бросились к трехэтажному дому.
Собровцы ринулись за ними. Бандиты служили живым щитом — из дома палить не станут, чтобы не попасть в своих. Сотрудники ГУОПа пролетели несколько десятков метров и ворвались в дом буквально на плечах боевиков.
— Лежать, милиция!
Аверин с собровцами влетал в комнаты, переворачивал мебель, сшибал людей с ног и размазывал по собранному из дорогих пород деревьев паркету, топил отъевшиеся морды в толстых коврах. Он с треском влепил схватившемуся за автомат бандюге рукояткой пистолета по зубам, так что челюсть хрустнула, и «бык», залившись кровью, завалился на пол. Послышались выстрелы — собровец выстрелил поверх головы другого бандита, а потом ногой впечатал его в стену.
— Лежать! Иначе постреляем! — закричал Завьялов. Вскоре все было кончено.
— Готово, — сказал Завьялов. Взял рацию. — Первый говорит. Как?
— Нормально. Упакованы, — послышалось в ответ.
— Отлично.
Один из «быков» приподнял голову, лежа на спине, и разбитыми губами прошамкал:
— Братаны, а вы кто?
— Милиция мы, — прояснил Аверин.
— Ни хрена себе… Мы и забыли, что милиция есть.
— Есть, бандитская рожа, — сказал Завьялов, нагибаясь над бандитом и похлопывая его по мясистой шее железной ладонью. — Еще как есть.
А потом началась нудная работа — обыск, оформление документов. Ошарашенных, лишившихся дара речи «быков» — а их оказалось около сорока, — сковав наручниками по двое, рассадили в огромном зале, под стать помещичьей усадьбе. В соседние три комнаты стали таскать на разбор.
— Ну, есть твои? — спросил Завьялов.
— Есть, — кивнул Аверин. — Вон двое морд отпетых. Они по расстрелу в Челябинске проходят.
Он рассмотрел в толпе задержанных и гонца из Узбекистана — того самого Нигманова по кличке Басмач, о котором говорил Ледокол.
Аверин и Завьялов вышли из залы и направились в помещение, где работали с каждым из задержанных.
— Одно непонятно, где сам Папа? — спросил Завьялов.
— Сейчас узнаем, — ответил Аверин.
В комнате на стуле перед оперативником сидел низколобый бугай, тянущий по весу на полтора центнера. Это был один из бригадиров, отвечавший за рэкет с вещевого рынка. С подобным лицом не стоит долго думать над выбором профессии. Таким самые суровые приемные комиссии приветливо раскрывают двери и предоставляют право трудиться на почетном поприще рэкетирства.