Скованные намертво
Шрифт:
Есть такое понятие — услуга. Будь ты хоть министр, хоть глава администрации, хоть какая шишка — все равно ты не всемогущ, а в некоторых вопросах вообще беспомощен, как ребенок. Притом в основном в вопросах, касающихся таких тонкостей, как обналичивание и переброска доставшихся по случаю денег, обустройство серьезных дел личного порядка. Купить недвижимость за границей, открыть валютный счет за рубежом, да еще на десятого человека и чтобы тебя не надули. Встретиться с представителями коммерческой структуры и организовать взаимовыгодное дельце. И ты понимаешь, что тебе просто необходимы конфиденциальные услуги. Вот тогда и появляется он — прохиндей,
Молодой парень, он еще студентом начал вращаться в самых различных кругах, охватывая все большие пространства. Он слыл своим и среди криминальных лидеров, и в правительственных кругах. «Человек-услуга», потрясающего обаяния и верткости, живого ума, цепкий, он идеально научился пользоваться всеми прорехами в административной системе, как на флейте, играть на человеческих амбициях, жадности, себялюбии и вообще всех пороках. Когда закрутилось дело, у него изъяли массу удостоверений — начиная от сотрудника ФСК, ФАПСИ, МВД и кончая депутатскими. Ящики его стола ломились от дипломатических паспортов и прочих бумажек такого плана. Уровень людей, к которым он чуть ли не ногой открывал двери, поражал. Подвела его жадность и необязательность. Когда работаешь человеком-услугой, ты должен выполнять свои обязательства и не замахиваться на то, что тебе не принадлежит. Но такова уж природа этой категории людей. Как Дима Якубовский погорел на излишней роскоши и жажде легких денег, так и Шкляр очутился в долговой яме по тому же поводу. У него зашкалила самооценка, он решил, что может все, и нагрел достаточно влиятельные фигуры на большую сумму. И очутился в Лефортове, теперь хлебал баланду.
Взяв в прокуратуре России некоторые материалы по делу Шкляра, Аверин вернулся в министерство и отправился к Ремизову. Пришла пора что-то решать.
— Что полагаешь делать дальше? — спросил Ремизов.
— Шкляр сейчас в состоянии, близком к депрессии, — сообщил Аверин. — Ему не нравится в тюрьме, а перспектива прожить так лет пять вообще приводит его в исступление. Если на него хорошенько надавить, он может поплыть.
— А если нет?
— А что кроме того? Отрабатывать его связи мы не имеем никакой возможности. Нас даже в прихожую к тем людям, с которыми он общался, не пустят.
— Ладно, попробуем. Постараюсь добиться разрешения с ним переговорить.
Следующим вечером Аверин и Ремизов находились в комнате для допросов следственного изолятора в Лефортове — еще недавно он принадлежал госбезопасности, здесь сидели самые знаменитые шпионы, самые крупные расхитители социалистической собственности, члены ГКЧП, и если что-то изменится в обществе, будут сидеть крупные деятели времен нынешних. И сегодня в нем содержались наиболее серьезные преступники, он выгодно отличался от других сизо, где
Шкляр по виду оказался типичным мошенником — симпатичный, лучащийся доброжелательностью, глаза умные, таким людям прямо-таки хочется сделать приятное, в том числе дать деньги взаймы.
Ремизов с Авериным выстраивали разные планы беседы. Настроились на долгую работу. Доказательств против Шкляра никаких, так что оставалось давить на психику и запугивать. А это они умели. Решили — не уходить, пока не добьются своего, сколько бы на это ни потребовалось времени.
— Здравствуйте, — поздоровался Шкляр.
— Добрый день, — Ремизов кивнул на привинченную к полу табуретку. — Присаживайтесь.
— Я не видел своего следователя уже три недели. С ним ничего не случилось?
— Вроде нет, — усмехнулся Аверин.
— Я думал, вы будете вести следствие. Это меня бы устроило.
— Почему? — удивился Ремизов.
— Мне сразу показалось, что вы люди, способные непредвзято и объективно оценить ситуацию. Я разбираюсь в людях.
Шкляр говорил с такой подкупающей искренностью, что ему хотелось верить. Он начал использовать свой мошеннический инструментарий. Видимо, не слишком надеялся на успех, но привык использовать все возможности.
— Я — начальник отделения Главного управления уголовного розыска. И нас не интересует ваше дело.
— Странно. Какое отношение я имею к вашей системе? Никого не убил, ничего не украл.
— Ну уж так и никого, — вдруг кинулся в прорыв Аверин.
Он оценил ситуацию и решил не ходить вокруг да около, а врубить сразу в лоб. — Почему согласился Отари киллера найти?
Шкляр выдержал удар достойно. Только на миг согнулся, как если бы на плечи наложили тонну груза. Но весом он овладел.
— Какому Отари?
— Отари Квадраташвили.
— Ясно… — он задумался.
— Слушай, — Аверин встал и нагнулся над Шкляром. — Мы тебе можем сделать жизнь не только трудной, но и короткой.
— Что вы имеете в виду?
— Светит тебе срок. Долго ты проживешь в колонии, если станет известно, что ты заказал убийцу крупнейшему авторитету?
— Все верно, — кивнул Шкляр. — Проживу недолго. Что из этого вытекает?
— Что надо с нами сотрудничать.
— Верно. Но на каких условиях? В тюрьме мне не жить, как вы сказали. Значит, из тюрьмы мне не выйти. Какой вывод следует?
— Ну?
— Разговор состоится только в случае гарантии моего освобождения.
— Мы не вправе дать такие гарантии, — подумав, сказал Ремизов.
— Вот когда будете вправе, тогда и вернемся к этому разговору… Выгодная сделка. Я отдам вам и убийцу. И заказчика. Представлю доказательства. Но мне нужно выйти из этого вонючего тараканника.
Сотрудники угрозыска переглянулись.
— Ну что ж, надеюсь, мы еще продолжим этот разговор, — сказал Ремизов.
Шкляра вывели из комнаты для допросов.
В машине Аверин включил зажигание, потом выключил, обернулся к Ремизову.
— Он не скажет ничего, если не получит гарантий. Решается вопрос о его жизни, и он понимает это прекрасно.
— У нас же не Штаты, — сказал Ремизов. — По закону мы не можем гарантировать его освобождение в случае дачи показаний.
Существует мировая практика — бандит, дающий показа-ия на преступную организацию или более крупного бандита, не карается лишением свободы. Но и в России что-то можно сделать. Пусть не совсем законно, но можно.