Скрипачка

Бочарова Татьяна Александровна

— Запасной, что ли? — улыбнулся парень, явно утомленный хождением по номерам. Ему было скучно и хотелось поболтать с симпатичными музыкантшами.

— Ага, — насмешливо подтвердила Аля. — Как у футболистов.

Милиционер не обиделся.

— А вот скажите, девчонки, — он поудобней устроился на стуле, — ваши все говорят, эта стычка у Кретова с Рыбаковым была далеко не первой. Так?

Аля молчала, лихорадочно соображая, как лучше ответить, чтоб еще больше не навредить Валерке.

— Так, — кивнула Лена.

— И раньше Рыбаков ему тоже угрожал?

— Никогда! — горячо выпалила

Алька.

— Он сильно поддавал, Рыбаков ваш?

— Да нет. Только в последнее время.

Курносый нравился Альке гораздо больше Лаврова. Ей казалось, он даже сочувствует Валерке. Сказать ему про странные шаги в коридоре? По идее, это должно заинтересовать оперативников.

— Кретова мог убить и кто-то другой, — как можно тверже произнесла она и тут же поймала на себе два изумленных взгляда — Ленкин и молоденького мента.

— Кто же, если не секрет? — осведомился тот.

— Не знаю, но я слышала, как кто-то ходил перед номером Кретова, как раз перед самой его смертью.

— И не видели, кто это был?

— Нет. Я спешила к себе. Номер Кретова не виден за поворотом коридора, а я не стала специально смотреть.

— Какие были шаги?

— Тихие, легкие. Они останавливались, а потом начинали звучать снова.

— Что ж вы вчера не сказали об этом оперативной группе? — удивился курносый.

— Я забыла, — призналась Алька. — Тогда, когда я их слышала, они не показались мне подозрительными. Ну ходит кто-то и ходит. Разве нельзя?

— Я думаю, в них и нет ничего подозрительного, — улыбнулся розовощекий. — Тем более против Рыбакова такие веские улики. Но я передам начальству ваши слова.

— Спасибо, — обрадовалась Алька. — Я еще хотела спросить. Вам никто из оркестра не рассказывал, как испугался Кретов после слов Рыбакова о расплате?

— Конечно, рассказывали.

— Вам не показалось это удивительным?

— Нет. Что тут удивительного? Рыбаков погрозил, потом привел свою угрозу в исполнение. Не по злому умыслу, конечно, но, видимо, ваш дирижер предчувствовал, что так может получиться.

Алька промолчала. Ясно, мент думает так же, как остальные. Никто не уловил в поведении дирижера ничего странного. Может, и ей лишь почудилось?

— Ну ладно, — вздохнул парень. — С вами хорошо, а у меня еще целый этаж. Вы на чем играете-то?

— Мы? — с готовностью откликнулась Алька. — На барабане!

Парень заржал.

— Я б за тобой после дежурства зашел, барабанщица, — весело проговорил он. — Да ведь не пойдешь?

— Не пойду.

— А подружка твоя?

— А подружка — тем более, — ответила Ленка. — Вы идите, а то там наши мальчики заждались. У нас алиби общее.

— Ну барабанщицы! — Парень погрозил девчонкам пальцем и скрылся.

— Слава богу, отвалил, — вздохнула Ленка с облегчением и подавила судорожный зевок. — Теперь можно будет домой уехать. Хуже нет, чем целый день в гостинице без дела торчать.

Вечером зашел Чегодаев и объявил, что директор оркестра Глотов взял билеты на Москву на завтра в ночь.

5

Алька втащила в комнату чемодан, сиротливо томящийся в коридоре, прикрыла дверь и в изнеможении опустилась

на тахту. Ну и что? Полный облом, даром только носилась с утра как угорелая. Поезд прибыл на Курский вокзал в семь утра. В восемь Аля уже была дома, оставила чемодан, скрипку, выпила чашку кофе и поехала в следственный изолятор. Убийство Кретова, естественно, вызвало резонанс не только в музыкальных кругах, но и во всей культурной среде страны. Пресса и телевидение моментально подняли шум по поводу гибели известного дирижера. Вмешалась Генпрокуратура, и Рыбакова, как подозреваемого по особо важному делу, в Москву привезли еще вчера, так что Алька надеялась… Неизвестно на что надеялась! Оперы посмотрели на нее как на сумасшедшую, ни объяснять ей что-либо, ни разговаривать с ней никто и не собирался. Какое уж там свидание с подследственным!

— Вы ему кто? Жена? — сурово поинтересовался пожилой майор, единственный, кого Альке удалось отловить на выходе из следственного изолятора и разжалобить.

— Нет, — помотала она головой, ежась и стуча зубами. В помещение без пропуска не пускали, и, пока Аля попала на этого сердитого, седого мужика, ей пришлось полтора часа простоять на улице. Как назло, в Москве вдруг ударил мороз.

— Невеста? — еще суше спросил седой.

— Нет.

— А кто? Сестра?

— Я с ним работаю.

— Девушка, не морочьте мне голову, — устало произнес майор, отстраняя Альку. — Свидание дается только с родными и близкими. И то далеко не так скоро, как вам бы хотелось. Ясно? — Он внимательно поглядел на понурую, притихшую Алю.

— Ясно, — тихо пробормотала та.

— А раз ясно, то и нечего здесь болтаться под ногами. Домой ступайте. — Седой решительно зашагал к ограде.

Алька кивнула ему в спину, но с места не двинулась, продолжала молча стоять, уставившись себе под ноги. Седой на ходу обернулся, нахмурился и неожиданно остановился.

— Что не идешь? Не веришь мне? Думаешь, кто другой тебе иначе скажет? А ну подойди-ка, — строго приказал он. — Подойди, говорю.

Что-то в его голосе неуловимо изменилось. Что, Аля сказать не могла, но сразу это почувствовала. Ноги сами зашагали навстречу седому.

— Ну чего ты хочешь? — Тот смотрел утомленно и беззлобно серыми, свинцовыми глазами. — Сидеть будет твой Рыбаков. Лет восемь, не меньше. За непреднамеренное убийство. Улик против него предостаточно, остается дело в суд передать. Там, конечно, учтут смягчающие обстоятельства, они у него имеются, никто не спорит. Так что вот. Все что мог сказал тебе. Если б еще сознался твой приятель — чистосердечное-то признание… ну это все с детства знают.

— А он не сознался? — робко спросила Аля.

— В том и петрушка. Зря упрямится, хуже только себе сделает. — Майор помолчал, закурил и ушел, едва кивнув Але.

…Пронзительно заверещал телефон. Погруженная в невеселые воспоминания, Алька вздрогнула, вскочила, схватила трубку.

— О! Ты дома? — радостно зарокотал в ухо голос Андрея. — Вы ведь должны были послезавтра вернуться!

— А чего ж сегодня звонишь? — улыбнулась Аля. Сколько прошло времени, а Андрюшка все не меняется, так и бегает за ней хвостиком, с самого первого курса консерватории. И ведь не надоест ему!