Скрижали бессмертных богов
Шрифт:
– Вот именно, он знает, как связаться со мной…
Вой сирен, суета вокруг, солдаты, «Скорая помощь», полицейские – все это кружилось странным хороводом перед Касиными глазами. Непосредственно сразу после взрыва она ничего не почувствовала. Было не до того. Надо было помогать раненым. Разрытая земля, стоны и крики вокруг. Первым Кася заметила пожилого археолога Григория. Тот сидел на земле и качался из стороны в сторону, зажимая уши. Она внимательно осмотрела его: из глубокой раны на руке струилась кровь. Вспомнила школьные уроки скорой помощи: из куска собственной футболки сделала жгут и плотно перевязала плечо повыше раны. После крепко замотала предплечье. Кровь остановилась. Григорий, так и не оправившийся от шока, тихо стонал. Она оглянулась. Стали подъезжать машины «Скорой помощи» и полиции.
– Антона разорвало! – неожиданно
Именно в этот момент ей стало дурно. Кто-то отстранил ее от Григория. Того положили на носилки. Ее же отвели в сторону и усадили рядом с машиной «Скорой помощи». Время шло, рядом приземлился вертолет МЧС. Кася наблюдала за суетой вокруг со странной отстраненностью, словно ее это все уже не касалось, и перед глазами стояла одна и та же картина: разваливающийся, как карточный домик, вагончик. Наконец она нашла в себе силы подняться. В ее помощи уже больше никто не нуждался. Она вернулась к воронке, рядом лежало нечто, прикрытое брезентом.
– Антон и Валера, один из рабочих, – послышался сзади голос Саши.
Кася обернулась. Тезка великого писателя стоял рядом. Его одежда была измазана землей и кровью. С красными глазами, побелевшим лицом и растрепанными волосами, он напоминал человека, только что вернувшегося из ада. Он не отрываясь смотрел на брезент.
– Они рядом с саркофагом были. Я сам только на минуту вылез. Антон меня послал за Витей Старицким, он куда-то запропастился. Если бы… – голос Саши дрогнул, – на минуту раньше…
Он замолчал. Тело его дрожало, как натянутая струна. Ничего не говоря, Кася взяла Сашу за ледяную руку и силой заставила отвернуться.
– Идем, не надо! – приказала она.
Тот послушно, словно ребенок, последовал за ней. Отведя в сторону, она усадила его на траву и спросила:
– Ты не ранен?
– Нет, это не моя кровь, – только отмахнулся он.
– Все остальные живы?
– Не знаю, – помотал тот головой, – вроде бы Бикметова никто найти не может и еще кого-то из персонала.
Суета царила в лагере до вечера. Раненых и контуженных отправили в город. Остальных поселили в раскинутом неподалеку палаточном городке. На следующий же день лагерь было решено эвакуировать. Места взрывов были обнесены заграждениями, и на следующее утро прибыла целая бригада вызванных из Краснодара экспертов. Жертв могло бы быть гораздо больше, но по счастливому – конечно, для оставшихся в живых – стечению обстоятельств всех своих коллег Черновицкий держал на расстоянии от саркофага. И в момент взрыва в его эпицентре были только два человека: руководитель экспедиции и помогавший ему рабочий. Как ни грустна была ирония ситуации, но Черновицкий, по-своему обыкновению, оказался прав: с дамой Фортуной ему положительно не везло. Он так и не смог увидеть главного – заката дня, принесшего ему мировую известность! Остальные отделались более или менее серьезными ранениями, но по-настоящему тяжелых случаев не было. Если не считать пропавших без вести заместителя начальника экспедиции Владислава Артамонова и тюрколога Рината Бикметова. В развалившемся на части вагончике сейф сохранился, только табличек в нем не было. Сказать однозначно, были ли они в нем или Черновицкий с какой-то целью положил их в другое место, никто не мог. Все знали, как начальник экспедиции дрожал над ними. От другой уникальной находки – могильника и его обитателя – не осталось ровным счетом ничего. Булан на этот раз окончательно и бесповоротно превратился в прах.
Самое странное началось через два дня, когда эксперты закончили работать и лагерь было решено свернуть. Во-первых, нашелся Артамонов. Точнее, его нашли – вернее, то, что от него осталось. Его вынесло на одном из поворотов Маныча. Сначала решили, что произошел несчастный случай. Но какого черта Артамонова понесло купаться ранним утром, да еще наполовину одетым, никто сказать не мог. Последней, кто видел, вернее, слышал заместителя начальника экспедиции, была Кася. Во-вторых, следствие получило письмо из Казанского университета. На запрос о Ринате Бикметове ответ был однозначный: тюрколог живет и здравствует. Правда, продолжение было неожиданным: за последнее время уважаемый профессор никуда не выезжал и на письмо об участии в экспедиции ответил вежливым отказом. Поэтому, недоумевал их невидимый собеседник из администрации, некий Ринат Бикметов – участник экспедиции, закончившейся столь печальным образом, – никоим образом не мог быть их Ринатом Бикметовым. Речь, скорее всего, шла об однофамильце,
Кася узнала об этом одной из первых. Дело в том, что сразу же после взрыва, не откладывая дела в долгий ящик, она передала часть своей съемки прибывшей из областного центра следственной бригаде Валентина Осокина. Себе она оставила только съемки табличек и текста. Рэйли в разговоре с ней был категоричен. Эти кадры должны были остаться эксклюзивными. Да и потом, успокаивала она сама себя, никакого интереса для следствия они представлять не могли. Благодаря этому она успешно втерлась в доверие следователя Осокина и стала самым ценным его свидетелем. И новости узнавала раньше всех остальных. Тем более она быстро пришла в себя, посттравматический шок на нее, побывавшую в переделках похлеще, никакого влияния не оказал. Она уже успела успокоить Екатерину Великую и Кирилла. Связалась с Рэйли. Англичанин был в шоке от услышанного. Правда, традиционный английский флегматизм сыграл свою роль. Кася подумала, что если бы подобное услышал итальянец или хотя бы француз, то даже в телефонной трубке она услышала бы треск отрываемых волос, а тут вежливое «я в ужасе», «невероятная потеря для истории всей нашей цивилизации» и прочее, и тому подобное. Тут же ей было обещано возмещение утраченного имущества, определенная, обозначенная в договоре, сумма за взятый на себя риск. Так же Рэйли добавил, что надеется на продолжение их сотрудничества. Так как она была все-таки свидетелем открытия и, в конце концов, даже если сами раритеты были утеряны, снимки сохранились. В общем, она должна была вернуться и влиться в группу исследователей. Касю это обрадовало. Во всяком случае, у нее была работа на ближайшее время, а это было уже что-то.
Но тем не менее уезжать она не спешила. Впрочем, ее никто и не торопил. Археологи собирали то, что смогли спасти, заканчивали классифицировать находки. Следственная бригада расположилась в ближайшей станице и продолжала опрашивать свидетелей. Судя по всему, гипотез было несколько. Первая и самая простая: воры заметали следы. Правда, вопрос, каким образом местная мафия собиралась продать эти самые таблички, оставался открытым. Подозрение пало на четверых, внезапно исчезнувших из лагеря. Первым, конечно, был самозванец Бикметов. Вторым – крайне неприятный шофер экспедиции Семен Порываев. Если на Бикметова никаких данных в центральной базе данных не нашлось, то история жизни Порываева оказалась достойной «восхищения» юных кандидатов в бандиты: три судимости, двадцать лет лагерей, два побега. И на данный момент субъект, в реальности звавшийся Виктором Сальниковым, тоже находился в бегах.
Но на этих двоих список подозреваемых не кончался. В нем была повариха экспедиции – Татьяна Лузгина. Кася помнила, как ее не могли найти утром в день взрыва. Она поделилась со следователем Осокиным и тем, что повариха показалась ей странной с самого начала. Лузгина похожа была на кого угодно, но только не на повариху. Почему? Наверное, слишком ухоженная, и главное – руки совершенно не походили на руки человека, последние двадцать лет жизни проведшего за плитой. Потом, Лузгина была симпатичной, но никого к себе не подпускала, только пару раз Кася видела ее с рабочим Вадимом. Так вот, изображенная на запрошенных у семьи настоящей Татьяны Лузгиной фотографиях женщина нисколько не походила на женщину, занявшую ее место в экспедиции. Еще одна загадка. И, наконец, четвертым бесследно пропавшим участником экспедиции и был рабочий Вадим, с которым Кася видела повариху. Как и Татьяна, он совершенно не походил на работника физического труда. Конечно, с глубоко интеллектуальным занятием «копай глубже и кидай дальше» он справлялся довольно успешно, но все равно, как ни крути, на рабочего был не похож.
Это было первой версией происшедшего. Вторая была пооригинальнее: местные жители привели угрозу в исполнение. Кася даже решила сама проверить вторую гипотезу, разговорив местного активиста, которого пару раз видела с самодельным плакатом на тему «yankee go home» на окраине лагеря. Звали его коротко – Петрович, он был совхозным бухгалтером на пенсии и считал себя частью безвременно погибшей русской интеллигенции. К радости Каси, собеседником он оказался очень даже словоохотливым:
– Этот могильник проклятый! Нам старики завещали его не трогать, – с некоторым удовлетворением вещал Петрович, – а старики, барышня, никогда не ошибаются. Вот вам и доказательство их правоты! Черновицкий ваш, пусть земля ему будет пухом, засранцу, никого слушать не хотел. Все так высокомерно улыбался, а нас за дураков принимал. Мол, все это россказни и никто ваши выдумки слушать не будет! Да только послушал бы – и жил-поживал да добра наживал!