Скрябин
Шрифт:
Лечение дало свой результат. К самарскому кумысу и гурзуфскому купанию он добавил и собственные упражнения. Потом и через многие годы его будут видеть непроизвольно играющим правой рукой беззвучные «трели» на случайно подвернувшемся предмете или — чаще всего — на тыльной стороне левой руки. Творческим наследием этого времени станет 1-я соната, — с трагедией, надрывом, похоронным маршем в конце, — и две пьесы из сочинения 9-го: прелюдия и ноктюрн для левой руки. Прелюдия печальна, протяжна и в глубине своей светла. Ноктюрн — застывшее в звуках размышление-воспоминание. Он просветлен еще более, да и написан в мажоре. Музыка этих пьес столь «насыщена» и столь прозрачна, что, кажется, одной рукой охватить это широкое звуковое пространство невозможно.
Отступившая болезнь
Жил Скрябин по-прежнему с тетей и бабушкой. Боялся их беспокоить шумной компанией, потому дома принимал друзей неохотно. Свою музыку показывал в гостях у друзей, но делился ею щедро.
Мучительный год заканчивался. Судьба выводила его из поры переживаний и тревог. 11 февраля 1894 года в Петербурге, при особом содействии Сафонова, Скрябин дает первый авторский концерт. Он играет сонату с похоронным маршем, этюд, мазурки, ноктюрны, экспромты… На концерте присутствует лесопромышленник М. П. Беляев. Эта встреча во многом решила дальнейшую судьбу композитора.
* * *
Митрофан Петрович Беляев был не просто человек с «деловой хваткой». Большой, крупный, с усами и бородой вполне «купеческими», он знал французский, английский и немецкий языки. При значительной образованности, плевал на пол совсем в духе своих предков. Знавал черную работу, капитал заработал не столько благодаря «доле» в деле отца, сколько собственным старанием. Был щедр, но знал счет деньгам. Был вспыльчив, иногда неукротим, но чаще — предупредителен и приветлив. Одним из его увлечений были карты — винт и бостон. Здесь в азарте мог обругать незадачливого напарника «сапогом» или «лаптеплетом». Но привязанность к картам бледнела рядом с настоящей страстью — к музыке.
Митрофан Петрович был дилетант, играл на альте. Испытывал настоящее наслаждение, музицируя в домашних оркестрах. Много позже Анатолий Константинович Лядов расскажет о своей встрече с этим человеком: «…я был дирижером оркестра в кружке любителей музыки. В числе любителей на альте играл и Беляев. Мы сошлись быстро. А потом я его познакомил с Глазуновым». Первые русские концерты, организованные Митрофаном Петровичем, будут состоять из сочинений молодого Александра Глазунова. Стараниями «лесопромышленника» был впервые поставлен и «Князь Игорь» покойного Александра Порфирьевича Бородина. Когда же после премьеры был поднят тост за дорогого «мецената», Беляев вспылил: «Я не меценат, а купец. Покупаю жемчуг. Знаете ли вы, за какую цену я его перепродам, сколько заработаю?» Однако весь доход от спектаклей при этом достался наследникам автора оперы и медицинской академии в Петербурге. В 1886 году в Лейпциге открылось беляевское музыкальное издательство. Здесь печатали произведения русских композиторов, содействуя их распространению и пропаганде. «Двигать русскую музыку» — эту задачу Беляев превратил в смысл своей жизни.
По пятницам у себя дома Митрофан Петрович собирал музыкантов-любителей, с которыми разучивал квартеты. Приходили к нему и профессионалы: Римский-Корсаков, Глазунов, Лядов, Витол, братья Блуменфельды. Заглядывали Репин и Чайковский, музыкальная молодежь. Появлялся патриарх русской музыкальной и художественной критики старик Стасов, показывался и острый музыкальный критик Г. Ларош. Его воззрения на музыку столь заметно расходились с воззрениями Римского-Корсакова, что Николай Андреевич предпочитал с ним, по возможности, не разговаривать. «Беляевские пятницы» будут, не просто домашними собраниями. Они войдут в историю русской музыки. Многое здесь исполнялось впервые, хотя и «в набросках». Атмосфера «пятниц» творчески действовала на всех участников, а через них — на состояние и «тайные стремления» музыки рубежа веков.
Позже скажут, что на Скрябина внимание Митрофана Петровича обратил Глазунов. Другие будут убеждать, что знакомство шло через Сафонова. Как бы там ни было, но уже скоро Беляев становится почитателем начинающего композитора, а в скором времени — и добрым другом. «Благодарю судьбу, которая мне послала Вас на моем жизненном пути», — признание Скрябина в одном из писем старшему товарищу запечатлело чувство, которое он пронесет через всю жизнь.
Для участников «беляевских пятниц» молодой музыкант был талант несомненный. Скрябин появлялся здесь во время наездов в Петербург. Позже, когда он станет уже совсем «своим», этого хрупкого молодого человека запомнят на большом турецком диване в любимой позе «полулежа» или за роялем. Среди узкого круга музыкантов и любителей он мог играть часами и на «беляевских пятницах» иногда проигрывал целые концерты из своих сочинений. Произведения его поначалу принимали по-разному. Кому-то они казались еще слишком «шопеновскими», недостаточно зрелыми. Лядов, напротив, ценил в Скрябине именно продолжателя великого поляка. И только «почвенный» Стасов, как и Беляев, за сочинениями нервного молодого человека видел что-то несравнимо большее.
Митрофан Петрович положил Скрябину невероятный для начинающего композитора гонорар: 200 рублей за сонату, 50 — за небольшую пьесу. Александр Николаевич был и обрадован, и сконфужен, предлагал даже уменьшить сумму. Беляев вел себя по-купечески уверенно и по-отечески твердо. Съездил в Москву, познакомился с семьей музыканта. С тетей и бабушкой он сразу нашел общий язык. Скоро Любовь Александровна станет между «Шуринькой» и Митрофаном Петровичем звеном незаменимым: Беляев во всем любил порядок, Скрябин был рассеян до крайности, письма посылал неаккуратно и часто не в срок. Тетя умела вовремя вмешаться, помочь племяннику, что-то объяснить Беляеву. Объяснять приходилось довольно часто, — Митрофан Петрович и Александр Николаевич были во всем различны: возраст, манеры, характеры.
Но любовь к музыке у лесопромышленника и Скрябина была одинаково страстной. Неудивительно, что год от года дружба крепла и скоро Скрябин даже не будет чувствовать смущения, обращаясь к Митрофану Петровичу на «ты». Когда Александр Николаевич приезжал в Петербург, Беляев неизменно приглашал его пожить у себя. К 23 ноября, то есть ко дню ангела старшего друга, Скрябин неизменно появлялся у Митрофана Петровича, оставаясь на несколько дней или даже недель: за 23-м следовало 27 ноября, когда Беляев отмечал «день рождения русской музыки» — то есть день первой постановки «Жизни за царя» и «Руслана» Глинки.
К своему молодому рассеянному другу Митрофан Петрович относился как к живой драгоценности: печатал ноты, устраивал концерты, сносил неряшливость, неаккуратность ради новых скрябинских сочинений. Но чем тверже чувствовал себя композитор в своем творчестве, тем больше неприятностей ожидало его в «делах сердечных». Зимой 1894-го умер Зверев. Скрябин не мог не испытать сожаления, не вспомнить своего первого учителя. Но печаль смешивалась с неодолимым желанием стать для Наташи заместителем Николая Сергеевича. Благоразумная мать предпочла Скрябину другого ученика Зверева, Константина Игумнова. Скрябин с ним дружил, он знал, что Константин Николаевич никогда не встанет между ним и Наташей. Но досада была велика[34]. Мария Дмитриевна настойчиво препятствовала взаимному чувству Наташи и Александра. Впрочем, теперь и сама Наташа могла вывести юного музыканта из душевного равновесия.
«В начале весны, — вспоминала Ольга Валерьяновна, — в 4-й гимназии предполагался любительский спектакль в пользу общества нуждающихся гимназисток. Меня пригласили участвовать в этом спектакле. Режиссером у нас был Н. И. Музиль, артист Малого театра; дочь его Надя, в будущем артистка Музиль-Бороздина, училась с сестрой в одном классе. Играла с нами Ольга Леонардовна Книппер; она тоже была любительница, но ее огромное дарование чувствовалось уже тогда. Благодаря ей и Музилю спектакль прошел с большим успехом. После спектакля открывался бал: устроительницами и распорядительницами были выпускные, среди них и моя сестра.