Скрывая улики. Компиляция

Картер Крис

— Ладно. И к чему все это? Зачем нужен этот тест?

— Предполагается, что с помощью этого теста можно выяснить совокупность черт характера человека и его психологических проблем, таких как неадекватная самооценка, депрессии, странное поведение, проблемы с решением личностных проблем и так далее. — Хантер махнул рукой, давая понять, что список очень длинный. — Короче говоря, с помощью этого теста пытаются изучать умственную деятельность индивида и его социальную адаптацию.

— На основе пятен? — спросил Гарсия.

Хантер пожал плечами и кивнул головой. Он вполне разделял недоверие

напарника.

— Да, но забудьте на секунду, для чего этот тест создавался, — вмешалась в разговор Алиса, — и подумайте о том, что тени, отбрасываемые «скульптурами», можно рассматривать в качестве своеобразного «чернильного» теста, созданного самим Сандсом.

Хантер энергично покачал головой.

— Убийца, конечно, нас проверяет, но уж точно не с помощью теста Роршаха.

— Откуда такая уверенность?

— Как я уже говорил, эти пятна — всего лишь пятна, без каких-либо конкретных очертаний, а убийца создал безупречно выполненные очертания койота и ворона в первом случае и того, о чем мы все еще спорим, во втором. Как бы то ни было, мы имеем дело не с бесформенными кляксами.

— Ладно. Я принимаю эти доводы, но все равно все завязано на интерпретациях. Или я не права? Все дело в том, как понимать то, что мы видим, — сказала Алиса. — Подавляющее большинство людей знают, что койот и ворон вместе означают предателя или лжеца.

— С полной уверенностью этого утверждать нельзя, — сказал Хантер. — Ты и сама не знала, пока этого не прочла. Помнишь? В определенном смысле любое произведение искусства предполагает различные интерпретации. То, как на определенное произведение искусства смотрят разные люди, может совсем не соответствовать замыслу его создателя.

— Это не тот случай, Роберт, — показывая на муляж «скульптуры», возразила Алиса.

— Это касается нас, а вот убийца… Кто знает? — Хантер сделал многозначительную паузу. — Это его работа, его произведение искусства, каким бы отвратительным оно ни было… Готов поспорить, что, создавая его, преступник представлял себе совсем не то, что представляем мы. Другой, не похожий на наш, разум увидит здесь совсем не то, что видим мы.

Алиса уставилась на муляж.

— Не похожий на наш разум. Значит…

Встав из-за стола, Хантер подошел к доске с фотографиями.

— Восприятие зависит непосредственно от склада человеческого ума. Глядя на одно и то же изображение, один и тот же человек вследствие психологического состояния может видеть разные, совсем не похожие вещи. В этом-то и недостаток теста Роршаха.

— Как один человек может видеть разное? — Взгляд Алисы переместился на фотографию теней, приколотую к доске. — Каждый раз, глядя на фотографию, я вижу одно и то же: дьявола, смотрящего сверху вниз на своих жертв.

— Значит, твой разум недостаточно открыт для нового, — сказал Хантер. — Послушай, давай представим, что есть бесформенное изображение, которое напоминает лицо с широко открытым ртом. Ты показываешь его человеку, который в данный момент пребывает в радостном расположении духа. Человек решит, что на картинке — хохочущее лицо.

Гарсия перехватил инициативу.

— А если человек пребывает в депрессии, он решит, что видит лицо, кричащее в агонии.

— Правильно.

Настроение определяет восприятие. Оно всегда стоит на первом месте, когда надо перечислить доводы против теста Роршаха. Многие считают, что с его помощью можно лишь узнать сиюминутное психологическое состояние человека… не больше… Но я согласен с тобой, Алиса: что бы ни стояло за этими образами, — Хантер указал на фотографию теней, — главное, как мы их воспринимаем. Это — ключ к головоломке. Если мы допустим ошибку, если неправильно поймем то, что убийца хочет нам сказать с помощью этих теней, то, боюсь, никогда его не поймаем.

Глава 67

Всю ночь Реджина Кампос не находила себе места. Доза нужна была ей куда сильнее, чем еда. Девушке было все равно, что она принимает. Главное, чтобы улететь подальше, почувствовать кайф, а с помощью чего — не важно. Денег у нее не было, но это не беда. Она знала, как зарабатывать на наркотики. К шестнадцати годам Реджина поняла, что любой мужчина растает, словно сливочное масло на сковороде, если ты знаешь, как удовлетворить его в постели.

Ей было восемнадцать лет. Если бы кто-то решил спросить тех немногих, кто ее знал, как бы они могли описать Реджину Кампос одним словом, то ответ был бы: «Средняя». Она была среднего роста, со средней фигурой и с лицом средней степени привлекательности. Волосы средней длины — недлинные, но и не короткие. В толпе никто бы не оглянулся ей вслед.

В средней школе Реджина была ученицей со средней успеваемостью, до тех пор пока ее не исключили из школы. Но девушка была миленькой и определенно знала, как получить то, что ей нужно.

У Реджины было несколько никчемных любовников, не считая случайных связей. Единственное, в чем она нуждалась, это наркотики. Ее самым «свеженьким» любовником (впрочем, так она их никогда не называла) был недавно вышедший из тюрьмы мужик, проживавший в муниципальном доме в Белл-Гарденсе. Он напоминал в постели девяностолетнего старика и страдал шизой, одеваясь в женские трусы, но Реджине на все это было глубоко наплевать. Единственное, что имело значение, — этот мужик давал ей наркотики.

Девушка, находясь на краю отчаяния, позвонила ему вчера вечером, но мужик сказал, что всю ночь его дома не будет. Если она хочет, то может прийти утром.

Реджине пришлось пережить очень долгую ночь ожидания.

На третий этаж она взбежала с резвостью спринтера. Девушка так отчаянно нуждалась в дозе, что скрипела зубами. Реджине даже не показалось странным, что дверь квартиры номер триста одиннадцать не заперта. А ведь ее новый любовник никогда не оставлял входную дверь открытой.

Толчком распахнув дверь, Реджина вошла в плохо пахнущее помещение.

— Привет, лапуля, — хриплым голосом произнесла она.

В последнее время девушка слишком увлеклась крэком, и наркотик уже успел повредить ее голосовые связки.

В ответ — молчание.

Девушка уже намеревалась поискать в других комнатах, но тут ее взгляд остановился на серебряной коробочке, стоящей на небольшом обеденном столе. Рядом с ней лежало зеркало прямоугольной формы, а на нем — остатки белого порошка. Маленькие карие глазки засияли, как небо четвертого июля.