Скудные берега

tapatunya

— Я боюсь Льот, — прошептала Сангррид, — я боюсь собственную дочь, Ари. А ведь ей нет еще и года.

— Верни её отцу, — попросил её Ари почти умоляюще, — пусть Тови отвезет…

— Но ведь она моя, — залилась слезами Сангррид, — как я расстанусь с ней?

— Ты ведь рассталась с сыном.

— Я знаю, что с ним все хорошо, — Сангррид взяла Ари за руку. — Я никогда не разрешала тебе даже играть с моими игрушками, а теперь прошу взять заботу о моем сыне… Это странно, правда?

Впервые в жизни Ари обнял сестру.

Все свое детство он получал от неё тумаки и насмешки, а сейчас она казалась хрупкой и слабой, и ему захотелось сделать для неё что-нибудь приятное.

— Как у вас там дела? — спросил он, мучительно подыскивая темы для разговора. — Как Хельга? Она ведь к лету должна родить… А Бергторра? Все так же злится? А Иске? Готовится к свадьбе?

Сангррид подняла голову и посмотрела на брата широко распахнутыми, испуганными глазами.

— Ты не знаешь? — спросила она. — Иске умерла неделю назад. Она повесилась, Ари.

Сангррид давно ушла, а Ари так и сидел, бездумно качая Йорди на коленях.

«Я не виноват, — снова и снова говорил он себе, — это не моя вина».

Но ведь Иске его просила! Если бы он согласился взять её в жены, она была бы сейчас живой.

Мертвецы стояли за спиной Ари, и некуда было от них спрятаться.

19

Когда Ари вышел на улицу после болезни, то ничто уже не напоминало о трагедии вечной вдовы Уны. Солнце радостно и ярко светило, отражаясь в мутноватых лужах тающего снега. На возвышенностях стала появляться самая первая, самая бесстрашная зелень, а почки деревьев набухли, как набухают при беременности животы женщин.

Йорди не спал, крутил головой во все стороны, тараща на солнце круглые и серые глазенки.

Первой, кого увидел Ари, была Аста, она куда-то спешила с узелком в руках, часто поскальзываясь в скользкой ледяно-водяной жиже под ногами.

— Ари! — она ухватила его за рукав, едва не упав в очередной раз. — Тебе стало лучше? Джо говорил, что ты совсем разболелся, когда приходил Асу смотреть…

— Асу? — переспросил Ари.

— Джо не сказал тебе? Аса пыталась выкинуть ребенка, да все так неудачно вышло, страх! Она потеряла море крови, думали, не выживет. Но ничего, лежит, шипит сквозь зубы.

— Вы, дочери Атли, на редкость живучие твари, — не удержался Ари.

— И не говори, — покладисто согласилась Аста, нисколько не обидевшись. — Будто смерть всё время стоит за плечом — сначала была Ауд, теперь вот Аса… Как думаешь, моя следующая очередь?

— Все умирают, — безразлично отозвался Ари, пытаясь вырвать свой рукав из цепких пальцев Асты, но та и не думала его отпускать.

— Я слышала про Иске, — голос Асты не стал менее звонким или более грустным. — Глупая девчонка. Кто же вешается из-за мужчины? Я была бы счастлива, если бы меня хоть кто-то взял за себя. Даже если такой старик, как городской

глава. Все лучше, чем жить с калекой и скрягой… Ари! Ты наверное идешь к морю, правда?

Ари, задетый легкостью, с которой Аста говорила про смерть Иске, не сразу отреагировал на смену темы, продолжая угрюмо молчать. И тогда Аста забежала вперед, преграждая ему путь.

— Передай Ньяллю обед, — велела она бодро, — у меня еще полно дел. Он чинит крыльцо в доме старухи Торве, это почти на самом берегу.

Ари взял у неё узелок, лишь бы скорее отвязаться от этого беспечного разговора о страшных вещах. Аста улыбнулась ему и побежала обратно, все так же балансируя, чтобы не рухнуть.

Ари шел к морю, вместе с узелком и Йорди, и эта ноша казалось ему очень тяжелой — проклятый организм, слабый, как у голодной собаки!

Ньялль приветствовал его дружелюбно, выглядел очень усталым и тощим, будто и не выкупал его никто из рабства. За зиму он вполне сносно научился говорить на грасском языке, но акцент оставался чудовищным.

— Хочешь? — предложил он большую и пышную, еще теплую лепешку. И Ари с удивлением ощутил чувство голода, позабытое уже за время беспамятного лихорадочного бреда, чувство такое острое, что во рту даже слюна появилась. Он не стал отказываться и молча отломил себе половину лепешки.

Разговаривать им было не о чем, и они просто жевали, жмурясь на солнышке. Наконец, Ньялль нарушил молчание.

— Смотри, из этого младенца получается вполне симпатичный ребенок, — произнес он, улыбаясь Йорди. Ари был уверен, что Йорди улыбается ему в ответ — мальчишка теперь всё время так делал, стоило кому-нибудь хотя бы посмотреть на него.

— Да уж, — буркнул Ари, он никогда не знал как реагировать на похвалы в адрес племянника. Не рассыпаться же в благодарностях, как это делали молодые мамаши!

— Оставишь его у себя?

— Пока да.

Ньялль вздохнул, потом снова, уже громче.

— Я был не против того, чтобы Аса родила этого ребенка, — зачем-то сказал он, и настроение у Ари мигом испортилось: он знать ничего не хотел обо всех этих делах.

— Она не такая уж плохая, как говорят про неё люди, — продолжал Ньялль. Наверное, ему необходимо было кому-то это сказать, поэтому Ари не ушел, продолжая тоскливо слушать. Он знал, как неуютно бывает ощущать себя чужим для всех.

Ньялля, конечно, в городе полюбили, у него был мирный характер и золотые руки, но он все равно навсегда останется пришлым.

— Просто она… она очень боится голода. Я никогда прежде не видел таких людей.

— Ты можешь уйти от неё, — выпалил Ари, прежде, чем успел сказать себе, что это не его дело, — у тебя есть причина.

Ньялль удивился так сильно, что перестал жевать и повернулся к Ари.

— Уйти? — переспросил он. — Это кем же я буду, если брошу женщину, купившую мне свободу?