Сквозь пепел и прах
Шрифт:
Две недели сатир носился в мыле между пятью колониями, проверяя, контролируя, исправляя. При этом обязанности перед богиней никто не отменял. Все это время человеческий маг заботливо интересовался положением дел и предлагал помощь. Вион-Меш огрызался и слал его заботу подальше. А потом вдруг обнаружил, что человек снискал популярность и авторитет в каждой из пяти мятежных колоний, и не только в них. Еще несколько наблюдений помогли сатиру сложить два и два.
Он и впрямь не обладал выдающимся умом, но сумел понять, что не кто иной как человеческий маг приложил руку к мятежу. У него не было четких улик, чтобы предъявить богине и обвинить человека. Да этот поступок и не был преступлением
Вион-Меш понял, что маг с легкостью может спровоцировать еще пару мятежей. А человек тем временем тонко намекал сатиру, что им выгоднее быть союзниками, чем противниками. Оставить соперничество для госпожи, чтобы ублажать Ее склоками и раздорами. После ряда хитростей и уловок человека Вион-Меш понял – полезнее играть заодно с магом, убеждать Владычицу в их соперничестве, но при этом поддерживать равновесие и холодный мир между собой, решая Ее дела.
Так ненависть козлоногого из неподдельной переросла в демонстративную. Ни симпатии, ни подлинного сотрудничества между обоими служителями не наладилось. Вион-Меш продолжал выжидать, когда маг оступится, совершит фатальную ошибку и его можно будет растоптать и уничтожить окончательно. Но выжидая, он не переходил к открытой агрессии.
Человеческий маг продолжал плести тонкие незримые коалиции с элитой различных племен и колоний подземного царства Иртел. Он неуклонно, незаметно и необратимо подтачивал репутацию Вион-Меша и набирал себе очки. Но при этом больше не провоцировал новообретенных союзников на прямое противостояние Вион-Мешу. Между двумя фаворитами установилось вооруженное перемирие.
Человеческий маг покинул торжественный чертог Иртел, усыпанный алмазами. Он направился в собственные покои подземного царства, гораздо более скромные, как все его жилища в минувшей человеческой жизни, уничтоженной огнем и водой. Его мысли занимал предстоящий ритуал. Следовало продумать его до малейших тонкостей. Не допустить ни малейшего просчета. Не дать шанса Вион-Мешу воспользоваться его ошибкой.
От грядущего ритуала зависела не только милость Иртел и дальнейший статус мужчины в Ее царстве. Его успех решит, отпустит ли богиня человеческого слугу на побывку в далекие западные края. Туда, куда мага влекла невидимая и неразрывная нить крепче всякого металла. К той, с кем он сам сковал себя этой нитью, не ведая последствий. Теперь он платил за ту игру безудержным и непреодолимым стремлением к своей жертве.
Сейчас он отбросил на время все помыслы и стремления. Захватнические планы Иртел. Собственные амбиции. Жгучую, цепкую нить Вязи.
Он зашел в самую дальнюю комнату своих покоев. Ему не нужны были целые покои, он вполне обошелся бы одной этой комнатой. Но статус любимого слуги Иртел обязывал хоть к какому-то подобию роскоши.
В комнате стоял большой камин. Его облицовка резко выделялась из покрытых вечным инеем стен. Этот иней не таял от жара, что испускали язычки пламени. Лед и пламя обитали друг подле друга в обители чародея. Волей Иртел, с Ее дозволения, огню была дарована жизнь в царстве льда.
Маг опустился на колени подле камина. Направил сконцентрированный взгляд в одну точку за танцующими телами огненных змеек. Воспоминания пятидесятилетней давности хлынули в него, представая не смутными образами, а живой картиной. Он оказался внутри нее, заново проживая события прошлого как наяву, будто они снова случились с ним… и с девушкой – невысокой, стройной, с карими глазами, каштановыми волосами, очаровательной припухлостью на щеках, полными манящими губами… В воспоминаниях маг был то собой, то погружался в ее память и видел происходящее ее глазами.
Он понимал, что образы в камине – лишь картинки из памяти. Памяти девушки и его собственной. Ее душа ушла за пределы пространства и времени, в безграничье между мирами. Он сам отправил ее туда ужасным ритуалом. Лишил себя возможности вернуть ее из-за грани, понимая, что может не справиться с искушением.
Он понимал, что она не слышит его. Но все равно заговорил с ней – с образом, что хранила его память и зачарованное пламя. Он нуждался в этих словах. В том, чтобы говорить с ней как с живой. Хоть сознавал, что разговаривает с самим собой.
– Здравствуй, Касавир. Я снова вернулся. Соскучился по тебе. Куда бы я ни уходил, всегда буду возвращаться к тебе, любимая.
Месяц назад.
На дворцовой площади полыхал костер. Узник смотрел на пламя из зарешеченного подвального окна. Каждый день его тащили к этому окну в один и тот же час. В час, когда на площади совершалась казнь. Почти всех казненных узник знал лично. Его соотечественники, офицеры, некогда служившие у него в подчинении. Им отсекали конечности, оставляли истекать кровью. Обрубки тел, еще живых и агонизирующих, швыряли в огонь.
Крики умирающих – четвертованных и заживо сожженных – звучали в ушах узника днем и ночью. Его ждет та же участь. Ему объяснили это задолго до прибытия в Кситлану – столицу страны, завоеванной его королевством, но свергшей власть завоевателей. Его считали верховным полководцем врага. Когда-то он и впрямь был таковым. Но утратил власть еще раньше, чем кситланцы пленили его.
Он вел в Кситланию отряд подкрепления, чтобы оборонять северные границы от натиска кочевых варваров. Князь Кситлании воззвал к королеве завоевателей – ныне своему сюзерену, – чтобы та прислала войска в подмогу останкам армии княжества, обескровленного войной. Советники долго убеждали королеву, что границы завоеванного княжества – отныне границы их собственной страны. Что она должна выслать подмогу кситланскому князю – вассалу, взывающему к защите сюзерена.
Королева с трудом согласилась. Отряд подкрепления был выслан, а возглавил его бывший верховный полководец. Опальный фаворит, впавший в немилость любовник государыни. Когда отряд схватили и обезоружили в приграничной крепости Кситлании, на его мундире были нашивки капитана.
Принцесса Энуан, племянница кситланского князя, решила, что его капитанский чин – военная хитрость врага. Что его прислали шпионить за побежденными. Злая ирония судьбы. Пленители считали его вражеским маршалом и любовником королевы. Они не верили, что он действительно потерял и маршальский титул, и фавор царственной любовницы.
Это была не единственная и не самая горькая потеря пленника. Еще он потерял семью, родовое поместье и любовь. Он сам отказался от любви. Не любви королевы. Теперь, перед лицом смерти, он как нельзя лучше понимал, что был лишь ослеплен царственным блеском прежней возлюбленной. Не любовь, но мужская гордость подстегивала его принимать расположение Гретаны – в то время еще наследной принцессы.
А в день, когда низложили ее отца, и узник должен был занять почетное место в совете новой королевы, он осознал, что его тянет к другой женщине. Той, которую он считал служанкой своей любовницы. Долгое время он отрицал, что его влечет к безродной девушке, загонял в глубины разума свои чувства к ней… Но когда она оказалась в его объятьях, хрупкая, трепетавшая от страха, доверившая ему собственную жизнь, он не смог устоять.