Сквозь тебя
Шрифт:
– Ты мой сын. Конечно же меня это волнует!
– Вот я и спрашиваю: с каких пор, пап?
Думаешь, я не знаю, что ты тупо прощупываешь почву? Я насквозь тебя вижу, батя...
– Я в курсе твоих дел, Игнат, - уверен, что ошарашил меня этой вестью? Не удивил.
– Я в курсе, пап.
Мой взгляд замирает на дверном проёме, откуда просачивается тусклая полоска света. Нарочно отвлекаюсь на неё. Прислушиваюсь... мой мозг интуитивно ищет посторонние звуки, в тщетной попытке абстрагироваться от его голоса.
– И что? Ничего не хочешь мне рассказать?
– Я только что разговаривал со следователем... наговорился, - да уж... этот суслик глубоко копает. Настолько глубоко, что я на какое-то время даже облегчение почувствовал. Глядишь: дело с больницей сдвинется с мёртвой точки.
– А теперь со мной поговори.
– Давит на меня, и мне тут же хочется послать его нахер, - если не как с отцом, то как с главным судебным представителем поговори...
– Посадить меня хочешь?
– да хер там... я почти рассмеялся ему в лицо. Слишком длинная цепочка за всем этим потянется... а отец себя на дно не потащит. Это беличье колесо не даст ему открыть рот.
– Я хочу быть в курсе того, что мне придётся разгребать, Игнат! Какого хуя ты творишь?!
– дёргается вперёд, перегибаясь через стол. Он оказывается так близко, что я едва сдерживаю свои руки, чтобы не припечатать его носом о столешницу. Сука... за своё очко боишься, пап.
– А мне кажется, что Евгений Павлович просто переживает за свою репутацию. Или за своё тёплое насиженное кресло... угадал?
– Щенок...
– прошипел сквозь плотно стиснутые зубы и сел на место. Покрасневшее лицо говорило о том, что он едва сдерживается, чтобы не втащить мне. Но... боится. Несмотря на то, что он продолжает называть меня симулянтом, иногда я вижу в его глазах страх. Прикрытый напускной сферой важности и надменности. Да уж... не царское это дело: бояться...
– Пацан в коме... и тебе крупно повезёт, если он оттуда не выйдет.
– Не выйдет, - прячу зажигалку в кармане толстовки и нащупываю там же небольшой ключ от наручников. Яся. Прости, что снова приковал тебя. Выбор-то у меня невелик.
– Где девчонка?
– отец смотрит на меня исподлобья и раздувает свои точёные широкие ноздри, - Где она?!
Я даже незаметно вздрагиваю от звенящего крика, что отбился от стен кабинета и повис в наэлектризованном воздухе.
– Понятия не имею, - безмятежно пожимаю плечами, но звон в башке набирает обороты. Документы на отцовском столе шевельнулись и словно жидкий свинец растеклись по древесной поверхности. Дёргаю головой и сжимаю переносицу большим и указательным пальцами.
– Там была девка. И ты, кажется, близко с ней знаком, - я убираю от лица руку, смотря на то, как он выдвигает возле себя ящик и достаёт оттуда фотографию. Чёрт! Вот же... на ней я. Курю. На балконе. В квартире, где живёт Ярослава.
– Я же говорю, что понятия не имею, где девка, - отпихиваю от себя фото и смотрю ему в глаза. Выдерживаю этот взгляд явсёзнаю,
– Я даю тебе неделю, Игнат. Понял?
– вновь прячет фото в столе и тихо задвигает ящик, - неделя. Ты должен со всем разобраться.
– Здесь и разбираться нечего, - мне хочется поскорее отсюда свалить. Говорят, что родные стены лечат... херня.
– Дважды повторять не стану. Ты знаешь... или прячь её лучше, или избавься от неё.
...
Ярослава
Когда злость поутихла, я уже была без сил. Будто выпотрошенная заячья тушка. Я упала на кровать и уставилась в потолок безжизненным взглядом. Моё запястье болело, а кожа под металлическим браслетом покраснела, норовя лопнуть в любой момент. Нелюдь.
Как бы я не пыталась сдвинуться с места, дальше чем на расстояние вытянутой руки я продвинуться не смогла. Я даже не смогла сдвинуть кровать. Ни на миллиметр. Мне показалось, что она была приварена к полу. Но это не так.
Не имея понятия который сейчас час, я подразумевала, что дело близится к вечеру. Я больше не видела солнца, а это значит, что оно скрылось за деревьями, направляясь к линии горизонта.
Он уехал, пристегнув одну мою руку к изголовью кровати, сказав, что вернётся до того, как стемнеет. В чём я уже начала сомневаться.
Повернувшись на бок, я свернулась в клубок и тихо заскулила в подушку. Низ живота начал болеть, потому что я уже долго сдерживаю желание сходить в туалет. Мой мочевой пузырь, казалось, лопнет с минуты на минуту. Ублюдок...
Поджимаю ноги сильнее, и стараюсь отвлечься на посторонние мысли. О чём угодно. Например, о том, что меня скорее всего уже спохватились. Родители. И возможно Юля. Рома постепенно уходит на второй план. Игнат сказал, что тот жив. В плохом состоянии, но жив. Если Рома очнётся, то я могу надеяться на то, что он скажет обо мне. И меня найдут.
Закрываю глаза, вспоминая наш с Игнатом последний разговор. Его глубокий взгляд, проникающий в душу и задевающий нервные окончания.
– Что произошло с тобой, Игнат?
В ответ он высоко поднял брови и тихо усмехнулся. Но я вижу, что в действительности ему совершенно не смешно. Посмотрел так, что целый ворох противоречивых эмоций шевельнулся в моей груди. За этим взглядом прячется нечто, что он держит взаперти. Открывает рот, словно хочет мне что-то сказать, но через секунду снова сжимает губы. Они превращаются в тонкую, почти белую полоску.
– Не мог же ты родиться с этой жестокостью?
– чувствую, что хожу по краю тонкого и слишком острого лезвия. Боюсь пораниться. Отвожу взгляд и нервно облизываю сухие губы.
– Ну, ты же у нас мозгоправ?
– произносит, прочистив горло, и поднимается из-за стола. Ловит в моих глазах непонимание, - ну, или на кого ты там учишься в своём институте... психоанализа?
– Хочешь, чтоб я гадала?
– от нахлынувших эмоций мне хотелось кричать. Бросить в него этой белоснежной сахарницей, или выплеснуть этот дурацкий кофе.