Сквозь тернии

Юрин Александр

39.

Вагон оказался пустым. Ни души, за исключением двоих ребят и кряхтящего Проводника. Серые стены, низкий потолок, мелькающие за окном фонари – всё это слилось в едином порыве и навеяло воспоминания о доме, о близких, о маме... О тех, кто ждёт, не смотря ни на что, изо дня в день. Это был путь домой. Казалось, что Тьме попросту нет места в таком мире – в мире чувств и эмоций, – однако потусторонняя субстанция всё же сумела проникнуть внутрь частицы света, установив в ней свои дикие порядки.

Яська не знал, почему Проводник не стал размещать их в купе. Наверное, решил, что в его коморке ребятам будет уютнее, нежели в пустом вагоне, несущемся

под светом звёзд за пределами миров. К тому же появится возможность хоть что-нибудь разузнать о своих единственных пассажирах. Ведь недаром же так удивились Кочегар с Машинистом, приняв двух чумазых пацанов за диво. До сегодняшнего дня – точнее эпизода, – вряд ли поезда останавливались на перегоне, чтобы кого-нибудь подобрать. Случай был беспрецедентным, и Проводник, по любому, догадывался об этом.

Однако, наперекор Яськиным догадкам, Проводник не полез сразу же с расспросами, а молча засуетился в коридоре, у титана, наливая в помятый чайник шуршащий кипяток. Затем вернулся в каморку, разлил пышущую жаром воду по трём большим кружкам и кинул в каждую по доброй щепотке чёрной заварки.

И запахло дорогой.

Яська впервые почувствовал, как пахнет Путь, точнее, чем. Он и впрямь был реальным, а, значит, доступным.

Яська молча следил за отточенными движениями Проводника и думал о Тимке. Она тоже сейчас точно в таком же вагоне, мчится сквозь равнодушное пространство неведомо куда, даже не догадываясь о том сюрпризе, что заготовила для неё судьба. Что почувствует маленькая девочка, когда пройдёт «трансформацию» и познает высшую истину? Кого будет винить в случившемся? Затаит ли обиду? Или простит?.. Хотя как можно простить за такое?! Но куда страшнее будет, если Тимка напрочь утратит все чувства, как и воспоминания, заняв чужую оболочку.

Яська не знал, что зреет в голове девочки в данный момент и, от бессилия хоть что-нибудь изменить, заломил пальцы рук.

Колька тоже молчал. Он притих рядом и смотрел в окно на редкие вспышки света.

Проводник достал из стола запечатанную коробку рафинада, горсть слипшихся барбарисок и несколько сухарей. Аккуратно выложил припасённые яства на смятую газету и пододвинул к ребятам. Снова принялся рыться в выдвинутом ящике, гремя столовыми приборами.

– Это вовсе не фонари мелькают за окном, – прошептал Колька, рисуя пальцем на запотевшем стекле смешного человечка с разведёнными в стороны руками и ногами – беспечное детство.

Проводник закашлялся.

– А что? – без интереса спросил Яська, просто чтобы поддержать беседу.

– Какие-то завихрения с раскалённым добела центром. Вот, ещё одно...

Свет вспыхнул и тут же погас, словно вагон пронёсся мимо фонарного столба, освещающего в ночи безлюдную платформу.

– Это вовсе не завихрения, – прохрипел Проводник, ложа у каждой кружки по чайной ложке. – Это целые миры.

Колька отвернулся от нарисованного человечка.

– Такие маленькие?

– Маленькие, говоришь... – Проводник оглядел стол и удовлетворённо хмыкнул. – Отнюдь. Просто они очень далеко от нас, вот и кажутся забавными ветерками или искрами новогоднего салюта. Всяк видит в этих вспышках что-то своё, что определяет состояние его души в данный конкретный момент.

– А что видите вы? – осторожно спросил Колька, кидая в чай рафинад.

Проводник сел на табурет. Посмотрел сначала в окно, потом на притихших ребят. Указал на стол.

– Да вы угощайтесь. Наверняка уже и думать забыли, когда лопали в последний раз.

У Яськи кусок в горло не лез. Он уже было открыл рот, собираясь сказать, что не голоден, но тут же почувствовал острый Колькин локоток, больно упёршийся в отбитый бок. Колька при этом ничего не сказал, положившись на благовоспитанность друга.

Проводник, такое ощущение, не заметил столь очевидного нравственного втыка. А может, заметил, но просто не

стал встревать не в свои дела – мальчишки, чего с них взять? К тому же настоящие друзья, что всегда понимают друг друга с полуслова или и вовсе без слов, как сейчас. Разберутся.

– А что я вижу... – вздохнул Проводник, рассматривая собственные ладони. – Вижу многочисленные миры, по которым скачет через скакалку босоногий мальчишка. Они словно дни или года, мельтешат перед глазами, так что и не разобрать толком. Но один эпизод я вижу отчётливо и ясно, словно он повторяется день изо дня или просто царит вечность... За мальчишкой бежит взволнованная женщина. Она кличет его по имени и всё тянет руки, в надежде схватить и прижать к груди, – потому что сын бежит прочь от дома, туда, где его могут обидеть. Но сыну нет до матери дела: он скачет на низкое Солнце, уверенный в том, что всё взаправду, и далёкая звезда, рано или поздно, упадёт к его ногам. Но он не знает, что на Пути много преград... Он попадает ногой в канаву, падает и долго не может понять, что такое с ним приключилось. Потом приходит боль, и мальчишка ревет, потирая ушибленное колено. Зовёт маму... а той больше нигде нет. Мальчишка пугается, забывает про боль, которую оказывается можно легко стерпеть, мотает заросшей головой из стороны в сторону, в поисках самого дорогого, что было, и что он не ценил, пока не утратил окончательно. Он понимает, что боль саднящей болячки – ничто, по сравнению с утратой и одиночеством. Но уже поздно. И вот, он бредёт, поникший, на горизонт, волоча за собой скакалку, будто тяжкий груз, напрочь позабыв о недавнем веселье. Бредёт и не знает, как быть дальше... А вокруг по-прежнему светит Солнце, скачут такие же мальчишки, волнуются мамы... И самое страшное во всём этом – то, что, повзрослев, никто не оборачивается на зов. Все уверены, что сегодняшний день никогда не закончится. Что так, как сейчас, будет царить вечно! А потом падают... и падают... и падают... И нет этому конца, как нет конца Пути.

Проводник умолк. Уставился в окно, за которым разразилась очередная вспышка.

– Грустная история, – сказал Яська, протягиваясь к кружке. – Ай! Жжётся!

– А ты чего хотел? – возмутился Колька. – Вот же салфетка лежит!

Яська виновато покраснел.

– История грустная, но поучительная, – вздохнул Проводник. – Возлюби ближнего своего и живи в вечном мире. Пока же есть суета, мир зациклен на самом себе. Он решает не те задачи, на которые запрограммирован. Он становится слабее, растрачивая всю накопленную энергию на борьбу с проказой, что проникла в его организм. Так – не правильно. Так не должно быть. Мы должны видеть эту проказу на расстоянии и защищать организм, чтобы он и дальше заботился о нас.

– А тот мальчик, – ну который со скакалкой, – он сильно переживал из-за того, что поступил неправильно? – Яська поднёс кружку к губам, вдохнул аромат заварки и осторожно отхлебнул.

Проводник улыбнулся.

– Все люди склонны к переживаниям. На то они и люди. Запомни другое слово: раскаяние. Именно оно и наставляет на Путь истинный. Оно не ослепляет, как, например, злоба или месть. Наоборот, открывает душу такой, какой та сотворена изначально. Естественно, раскаявшийся человек сразу же становится уязвим. Потому что в открытую душу намного проще плюнуть. Но он уже стряхнул с плеч забвение, а потому видит дальше, мыслит глубже и чувствует наперёд.

– Здорово! – прошептал Яська, на что снова получил от Кольки локтем в бок: мол, не перебивай!

Яська проглотил язык, а Проводник лишь усмехнулся.

– Возможно, я говорю непонятные для вас вещи, к тому же отвлёкся от первоначального вопроса. Но по вам видно, что вы перенесли утрату, вдобавок к этому, вы вините во всём случившемся каждый – себя. Причём ни один из вас не подозревает в предательстве своего друга. Это – истинная дружба. А чувство вины преодолевается раскаянием, да.