Сквозь тьму
Шрифт:
“Да, и мы выигрываем это”, - ответил бригадир Зербино после того, как его большая гортань сделала глоток вина. “Мы, черт возьми, выигрываем это. Мы водим их на юг, точно так же, как прошлым летом водили по всему приграничью ”.
Алгарве в этом сезоне не ездил по всей границе Ункерланта. Сабрино понимал почему: король Мезенцио не поручил менто сделать это. Пришел ли Зербино к такому же выводу? Он не подал виду.Сабрино перевернул свой кубок, чтобы вылить остатки вина себе в горло. “Я благодарю вас за гостеприимство, сэр”, - сказал он. “Мои драконы будут готовы ко всему, что вам может понадобиться от
“Я знаю это”, - сказал Зербино. “У вас даже есть янинские драконы, летающие так, как будто люди на них знают, что делают. Это нелегко. Союзники!” - Он громко, презрительно фыркнул.
“Это больше заслуга полковника Брумидиса, чем моя, сэр”, - сказала Сабрина. “Он хороший офицер, и никто нигде не сказал бы ничего другого. Некоторые из его младших людей тоже неплохо справляются с собой. Когда у них появляются хорошие лидеры, тэйанинцы могут сражаться ”.
“Ты не смог бы доказать это со мной, не с тем, что я видел у их пеших солдат”. Зербино снова фыркнул, еще более шумно, чем раньше. Сколько глоток вина он выпил до того, как к нему пришел Сабрино? Невозможно определить. Он поклонился и с готовностью выпрямился. “Вы свободны”.
Отдав честь, Сабрино покинул палатку нового коменданта. Возвращаясь к импровизированной ферме драконов, он с трудом сдерживался, чтобы не бормотать проклятия себе под нос. Король Мезенцио решил не просто оградить жителей Лаго от создания проблем с поставками киновари с австралоконтинента, но и завоевать его, в той степени, в какой люди из Дерлаваи могли завоевать страну Людей льда. Расточительно, подумал Сабрино, но слово не слетело с его губ. Король Свеммель назвал бы план неэффективным - и, насколько Сабрино был обеспокоен, полубезумный король Ункерланта был бы прав.
Полковник Брумидис подошел к Сабрино, когда тот возвращался к драконам. Как всегда, Сабрино было трудно понять выражение лица Брумидиса. В больших темных глазах янинца была глубина, которая казалась насмешкой над доверчивым взглядом альгарвейцев на мир. Изо всех сил стараясь скрыть свое беспокойство, Сабрино спросил: “И что я могу для вас сделать сегодня, полковник?”
“Я не знаю, можете ли вы что-нибудь сделать для меня, полковник”, - ответил Брумидис. Что-то вспыхнуло в этих обычно бездонных глазах. “В любом случае, это я должен был спросить тебя, что я могу сделать. Сейчас в Алгарве идет война, а Янина, как обычно, играет роль бедной родственницы. Или я ошибаюсь?”
Политика требовала, чтобы Сабрино настаивал на том, что Брумидис действительно ошибся.Прямо в эту минуту он не мог переварить политику. Он на мгновение положил руку на плечо Брумидиса в молчаливом сочувствии.
Янинский офицер сказал: “Ты хороший парень - это правильное слово?” Он не стал дожидаться, чтобы услышать, подходящее ли это слово, а продолжил: “Если бы больше альгарвейцев были такими, как вы, я бы не возражал так сильно оказаться в их подчинении. Однако, как обстоят дела...”
Он не продолжил. Сабрино, однако, понял, что он говорит.Янинцам не нравилось, когда их подчиняли собственным соотечественникам, не говоря уже об иностранцах. “Ничего не поделаешь, мой дорогой полковник”, - сказал он. “Если только...” Он остановился гораздо более резко, чем Брумидис.
“Если бы только мы, янинцы, могли победить лагоанцев
“Ты джентльмен”, - ответил Сабрино, с беспокойством вспоминая, сколько недобрых слов ему пришлось сказать о боевых способностях янинцев.
Прежде чем полковник Брумидис смог вежливо отрицать что-либо подобное, к нему и Сабрино подбежал аналгарвианский драконий летун, крича: “Кристал говорит, что лагоанцы и куусаманцы летят сюда”.
Брумидис поклонился Сабрино. “Мы можем продолжить это обсуждение в другой раз. Сейчас у нас есть дело”. Он побежал обратно к драконам, которыми командовал, выкрикивая приказы на своем собственном гортанном языке.
Сабрино тоже начал выкрикивать приказы. У него уже были драконы в воздухе; теперь, когда у обеих сторон были значительные силы драконьих летунов, он всегда соблюдал эту предосторожность. Он все еще жалел, что не захватил его до того, как лагоанцы разрушили его предыдущую ферму драконов, хотя желания тут ни к чему хорошему не привели. Если бы он мог предотвратить еще одну подобную катастрофу и заставить врага заплатить, этого было бы достаточно.
Его крыло, полное опытных летчиков и драконов, обученных настолько, насколько это было возможно, не теряло времени даром, поднимаясь в воздух. Он с одобрением отметил, что янинцы Брумидиса не отставали от них. В хорошей армии Брумидис мог бы получить звание маршала. Даже будучи полковником в плохой армии, он сделал людей, которыми руководил, лучше, чем они были бы без него.
И вот появились лагоанцы и куусаманы, половина драконов была ярко-красной и желтой, другую половину было трудно разглядеть, потому что их окраска сливалась с пейзажем. Зербино и его подкрепление отбросили лагоанцев от их последнего наступления на Хешбон, но не сломили их дух.
Лагоанцы летали на драконах почти так же, как альгарвейцы: агрессивно, думая, что лучшее, что они могут сделать, это сблизиться со своими противниками. Куусаманцы сражались в другом стиле. Они были точны и элегантны в воздухе, искали любой шанс причинить неприятности и причиняли множество, когда находили таковые.
Их объединенные силы немного превосходили численностью те, которыми командовал Сабрино.Они были на грани того, чтобы одержать верх, когда полковник Брумидис, пренебрегший тактикой, бросил против них всех янинских драконов и поверг их в кратковременное замешательство. Сабрино прокричал до хрипоты, затем крикнул в свой кристалл: “Все в порядке, Брумидис - убирайся сейчас же. Ты выполнил свою работу, и даже больше, чем сделал это”.
“Мне очень жаль, мой дорогой полковник, но я не понимаю ни слова из того, что вы говорите”, - ответил янинец. Мгновение спустя его дракон, атакованный сразу тремя, рухнул на землю. Сабрино громко и отвратительно выругался, что совсем не помогло. Его драконы и оставшиеся янинцы отбросили лагоанцев и куусаманцев обратно к их собственной армии - и у него было ужасное чувство, что это тоже не привело к добру.