Сквозь тьму

Тертлдав Гарри

Раздраженно фыркнув, рыжий открыл сумку на поясе и достал свой собственный лист бумаги. Он написал другую цену, на этот раз повыше.Траку посмотрел на это, покачал головой и продолжил шитье. Альгарвейка сунула ему бумагу и карандаш. Словно оказывая парню большое одолжение, Траку написал немного более низкую цену, чем та, которую он предложил вначале.

“Торгуешься с бумагой и карандашом, отец?” Спросил Талсу. “Я никогда не видел ничего подобного”.

“Я тоже, но я не буду беспокоиться об этом, если смогу

заключить сделку, которую я хочу”, - сказал Траку. “Если я не смогу, я просто продолжу делать то, что я делаю здесь”. Он говорил медленно и отчетливо, на случай, если альгарвейец знал по-елгавански больше, чем показывал.

Место криков и оскорблений заняли пантомима и каракули, которые часто переходили в горячую перепалку. Альгарвейец мог бы вывести свой номер на сцену и заработать больше денег, чем ему, вероятно, заплатил бы король Мезенцио.Судя по его страдальческим гримасам, Траку, возможно, однажды отрезал себе пальцы розовыми ножницами. Стиль Траку был более сдержанным, но он не сильно изгибался. Они, наконец, сошлись на цене, более близкой к его первой, чем к встречному предложению редхеда.

“Половина сейчас, половина при доставке”, - сказал Траку, и Талсу пришлось попытаться донести это до альгарвейца. Как и раньше, парень хорошо поработал в игре, изображая непонимание. Наконец, выглядя так, словно он сильно укусил алемона, он заплатил. Только тогда Талсу достал рулетку и записал размер его талии и длину килта. После того, как измерения были сделаны, альгарвиец поклонился и ушел.

“Мы заработаем на нем немного серебра”, - сказал Траку.

“Да”, - согласился Талсу. “Ты жестоко сражался с ним там”.

“Хотел бы я сделать это с палкой в руке”, - ответил его отец. Будучи слишком молодым, чтобы сражаться на Шестилетней войне, и слишком старым, чтобы быть призванным вместе с Талсу, Траку представлял армейскую жизнь более захватывающей, чем та перемежающаяся ужасами скука, которую Талсу знал, будучи солдатом.

“Это не имело бы большого значения”, - сказал ему Талсу, что было несомненной правдой. Через мгновение он продолжил: “Кажется неправильным слушать, как один из сукиных сынов Мезенцио изрекает древний язык, когда мы сами с трудом можем на нем говорить”.

“Это факт”, - сказал его отец. “Будь я проклят, если все же знаю, что мы можем с этим сделать. Я не мог оставаться в школе; мне пришлось смириться и зарабатывать на жизнь. И у тебя получилось то же самое ”.

“И если кто-то думает, что я пропускаю школу, то он сумасшедший”, - сказал Талсу.“И все же, если альгарвейцы могут говорить на классическом каунианском, в этом должно быть что-то особенное, не так ли? Иначе у них не было бы этого в их школах”.

“Кто знает, что сделали бы рыжеволосые?” Сказал Траку.

Но Талсу не оттолкнули бы от его лей-линии, даже презрение к альгарвейцам. “И они разрушают все памятники Каунианской империи тоже”, - настаивал он. “Они знают классический каунианский, и они не хотят, чтобы мы что-либо знали о старых временах. О чем это тебе говорит?”

“Говорит,

что раньше мы были на вершине, и они не хотят, чтобы мы знали об этом теперь, когда мы на дне”, - ответил Траку.

Талсу кивнул. “Мне это тоже о чем-то говорит. И если они не хотят, чтобы я это знал, похоже, я должен это знать, не так ли? Бьюсь об заклад, в городе нашлись бы люди, которые могли бы научить меня старому языку, не нанося мне полос на спину, если бы я неправильно произнес какой-нибудь глагол ”.

Его отец странно посмотрел на него. “Я думал, это ты только что сказал, что он не пропускал школу”.

“Это была бы не совсем школа”, - сказал Талсу. “Ты ходишь в школу, потому что должен, и тебя заставляют что-то делать, хочешь ты того или нет.Это было бы по-другому”.

“Как скажешь”. Траку звучал совсем не убежденно.

Но Талсу ответил: “Я действительно так говорю. И знаешь, что еще? Готов поспорить, что я не единственный, кто думает так же”.

Траку снова вернулся к работе над плащом. Нет, сохранение жизни прошлого не так уж много значило для него. Для Талсу это тоже не имело значения, пока альгарвейец не продемонстрировал большее знание важной части того прошлого, чем он сам. И если другие люди в Скрунде чувствовали то же самое...Талсу не знал, что произойдет тогда. Выяснить это может быть интересно.

Как обычно делала Краста, она направилась через западное крыло своего особняка, занятое альгарвийцами, к офису полковника Лурканио.Она проигнорировала восхищенные взгляды, которые бросали на нее рыжеволосые, когда она проходила мимо them.No : она не игнорировала эти взгляды, хотя и притворялась. Если бы клерки и солдаты не взглянули на нее, когда она проходила мимо, она была бы оскорблена.

Новый помощник Лурканио, капитан Градассо, встал, поклонился и заговорил на классическом каунианском: “Миледи, мне жаль, но полковник отдал мне особые распоряжения о том, чтобы его не беспокоили”.

Краста могла быть хитрой, особенно там, где речь шла о ее собственном преимуществе. “Я не понимаю ни слова из того, что ты говоришь”, - ответила она по-валмиерски.Это было не совсем так, но Градассо было бы трудно доказать это.Градассо, если уж на то пошло, было бы трудно понять современный язык. Краста прошла мимо него в кабинет Лурканио.

Ее альгарвейский любовник поднял взгляд от бумаг, разбросанных по его рабочему столу. “Я не хочу видеть тебя прямо сейчас”, - сказал он. “Разве Градассо мало тебе рассказал?”

“Кто знает, что говорит Градассо?” Ответила Краста. “От старого языка больше проблем, чем пользы, если кто-то хочет знать, что я думаю”.

“Зачем кому-то хотеть это знать?” В голосе Лурканио звучало неподдельное любопытство.

“Почему ты не хочешь видеть меня сейчас?” Погруженная в свои мысли, Краста не обращала на него внимания.