Сквозь толщу лет
Шрифт:
Рядом с Африканским континентом лежит остров Мадагаскар. На его юго-западном побережье, избегая встреч с чужаками, живет племя мике. Здесь добывают огонь первобытным способом, хижины сплетают из веток кустарника, воду, которой в этом засушливом краю нет, заменяет сок некоторых лиан… Однако мике пользуются и изделиями из металла, крюками для ловли рыбы, ножами. Достижения цивилизации доходят до них необычным путем: торговцы приносят нужные мике предметы в условные места, где в плетеных посудинах, выстланных изнутри широкими листьями, мике заранее оставляют мед. Ни металлических, ни бумажных денег мике не знают. Единственная их конвертируемая валюта — золотой мед.
С незапамятных времен мед входил в меню североамериканских индейцев. Если верить Фенимору Куперу, они не бродили
Сходными приемами пользовались в конце прошлого века русские поселенцы на Дальнем Востоке и в Сибири. В записках В. К. Арсеньева «По Уссурийскому краю» описан один из таких случаев: «Когда мы пили чай, кто-то взял чашку, в которой были остатки меда. Немедленно на биваке появились пчелы — одна, другая, третья, и так несколько штук. Одни пчелы прилетали, другие с ношей торопились вернуться и вновь набрать меду. Разыскать мед взялся казак Мурзин. Заметив направление, в котором летали пчелы, он встал в ту сторону лицом, имея в руках чашку с медом. Через минуту появилась пчела. Когда она полетела назад, Мурзин стал следить за ней до тех пор, пока не потерял из виду. Тогда он перешел на новое место, дождался второй пчелы, перешел опять, выследил третью… Таким образом он медленно, но верно шел к цели. Пчелы сами указали ему дорогу. Для такой охоты надо запастись терпением…»
Этот же метод применяли в Горной Шории, где поиск меда велся артельно — втроем, впятером. На площадке, покрытой невысокой травой и хорошо освещенной солнцем, выкладывали медовые приманки, а направление полета пчелы после того, как она совершит перед возвращением облетный круг, помечали прутиком. Следуя намеченному направлению, устраивали вторую площадку, потом третью… Так артель тихо входила в лес. Шорцы считали, что пчелы прячутся от человека, но знали приметы, по каким их обнаружить. В начале XX века удачей считалось выявить за несколько дней «пчелования» два-три гнезда и килограммов по тридцать — сорок меда на каждого.
Но вернемся в Новый Свет. Итальянский литератор Этторе Биокка описал историю девочки-испанки Елены Валеро, попавшей в плен к индейцам яноама, обитателям севера Бразилии — юга Венесуэлы. Книга Этторе Биокка «Яноама» есть в русском переводе. Елена Валеро после многих злоключений сумела вернуться со своими детьми в «белый мир». Она подробно рассказала Биокка об обычаях и нравах индейцев, в плену у которых провела больше двадцати лет. Рассказала и о том, какое место в их жизни занимает мед диких пчел. «Когда кто-нибудь находил пчелиный мед, всю посуду собирали и уносили с собой. В горшки клали целые соты. Если мед выбран из гнезда весь, берут и соты с личинками и куколками. Жижу из раздавленных пчел тоже пьют. Она лимонно-горькая, а запах неприятный… Спустя несколько дней я вместе с новой хозяйкой, ее дочерью, внучкой и множеством мужчин, женщин и детей отправилась искать мед. В селении осталось совсем немного людей. В лесу мы нашли фруктовое дерево, с виду похожее на банан, но плоды у него другие и на самом верху. Мужчины срубили дерево, мы собрали плоды. Тут муж моей хозяйки крикнул: „Мед!“ — „Каких пчел? — спросила жена. — Тех, у которых на крыльях пятнышки? Значит, хороший, вкусный“. Мы собрали много меда и отправились домой…»
Это не единственное свидетельство того, что индейцы различают виды пчел мелипон, которые здесь водятся, и знают качество меда разных видов. Так, аргентинские индейцы мотако по жужжанию пчел, по манере их полета решают, стоит ли искать гнездо. Они различают свыше полутора десятков сортов меда мелипон!
В «Яноама» много сообщений об использовании меда в обрядах, связанных с рождением человека, вступлением в период зрелости, успешным завершением охоты, наконец, кончиной…
Французский профессор Ж. Веллард прославился двумя книгами — «Историей кураре» и «Медовой цивилизацией» — о жизни парагвайских
Кочевые группы племени из нескольких сот человек не строят даже временных жилищ, как то делают некоторые виды обезьян, не знают одежды. Леса, в которых они скрываются от людей и где находят приют, не слишком богаты съедобными растениями. Зато тут много ос полист и пчел мелипон. И те, и другие собирают в гнезда мед. Гваяки его высоко ценят, но питаются также личинками пчел и ос, а пчелиным воском дорожат особо.
Воск они используют при изготовлении орудий — стрел, копий, лука и предметов домашнего обихода, в частности котла, в котором плавят воск. Котлы эти лепят из глины, смешанной с воском, причем смесь не обжигают, но тщательно просушивают. В котле из такой смеси можно на слабом огне вытапливать воск из сотов.
Гваяки плетут из волокон растений канаты длиной до десяти метров, необходимые им для сбора меда, а в качестве тары используют плетенные из луба корзины, которые выстилают широкими листьями агавы, связками щеток из пальмовых волокон они выбирают мед из гнезд, не вскрывая их; жидкий мед сливают в скорлупы огромных орехов…
Человек начинал с разорения пчелиных гнезд. Но, вероятно, довольно рано пришел к выводу, что полностью выбирать мед не следует, что в гнездах полезно оставлять соты с расплодом: семья сохранится; со временем она наберет силу, и тогда можно будет снова вернуться к этому гнезду за медом. А чтобы не забыть дерево, его ствол можно пометить, пометить зарубкой, а скалу — знаком…
Тот, кому эта мысль пришла в голову, не сознавал, конечно, что открывает новую страницу в отношениях человека и пчелы.
От этих первых отметок оставался один шаг к закреплению за родом, за племенем, за общиной или просто за человеком всего дерева с гнездящимися в нем пчелами.
2. ОТ БОРТИ К ПАСЕКЕ
Итак, наиболее дальновидные собиратели перестали полностью опустошать пчелиные гнезда, ограничиваясь отбором части медовых сотов. Но вряд ли они этим ограничились. Рано или поздно их внимание должен был привлечь летящий рой, когда тысячи пчел, кучно пронесшихся меж стволов, внезапно многослойным наростом покрывают кору векового дуба вокруг отверстия, чернеющего на месте выпавшего когда-то сучка. Проходит какое-то время, и рой начинает вливаться в это отверстие, пока целиком не скрывается внутри дерева, из дупла которого раздается теперь гул. Скоро он стихает, и одна за другой начинают вылетать из дерева пчелы.
Рой обрел постоянное гнездо.
Что изгнало этих пчел из родного им прежде дома? Какие нити невидимо держали тысячи пчел, мечущихся в воздухе, после того, как они выплеснулись из летка и стали врассыпную подниматься, падать, тасоваться, отлетать в стороны и тотчас рваться к неуловимому, с силой отбрасывающему их центру суматохи? Но вот что-то происходит, неистовство пчел, вылетевших из гнезда, иссякает, и через считанные минуты бушевавшая масса насекомых стягивается к ничем не примечательной ветке дерева и повисает на ней быстро вырастающим, грузнеющим роевым клубом.
Издали такой клуб кажется неподвижным, но все в нем кипит. На этой ветке он может провисеть долго, несколько дней, но может после короткой передышки направиться дальше. И в том, и в другом случае он полетит плотным облачком. Порой оно расплывается, меняет очертания, удлиняется, кособочится, выравнивается, утолщается и все продолжает плыть вперед.
Облачко состоит из тысяч рабочих пчел. Какие силы движут этот полет? Что направляет его? Куда? Есть среди них ведущие и ведомые? И ведома ли цель ведущим? Что ориентирует их? И почему ведомые покоряются или доверяются ведущим? Чем завоевана покорность ведомых, чем заслужили доверие ведущие?