Сквозь толщу лет
Шрифт:
Если все это учитывать, дрессировка пчел на выбор определенного цвета не составляла особого труда. К синему, в частности, пчелы так привязываются, что подставку для плошки с сиропом посещают даже после того, как корм убран: все садятся на пустой синий квадрат, один-единственный среди полутора десятков таких же по размеру серых разного тона.
Фриш ликовал! Сообщение о первых опытах содержало только факты, факты и выводы. Никакой полемики. Наставление Гертвига было соблюдено.
В одном, однако, не смог он отказать себе: статья была
«Надо полагать, в клинике офтальмологии этот журнал выписывают», — посмеивался Фриш.
В клинике журнал не только выписывали, но и читали… В журнале появился ответ фон Гесса, озаглавленный «Экспериментальные исследования якобы существующего у пчел цветового зрения».
Фриш поднял брошенную ему в слове «якобы» перчатку и в мае 1914 года поехал во Фрайбург, на годичную встречу зоологического общества. Он собрался прочитать здесь лекцию с «демонстрацией опытов, доказывающих существование цветового зрения у животных, якобы не различающих красок».
Однако программа намеченных к показу опытов — надо же себе представить такое несчастье! — срывалась.
Прежде всего доставленные из Мюнхена дрессированные на цвет рыбы плохо перенесли перевозку и от фрайбургской воды настолько разболелись, что невозможно было и думать об опытах. Оставались пчелы. Но пчелы, которые в безвзяточные летние месяцы в Бруннвинкле так быстро находили выставляемые в саду приманки со сладким кормом и тотчас высылали к ним из ульев вереницы новых сборщиц-фуражиров, здесь, в весеннем Фрайбурге, где все цвело и где повсюду источались зовущие ароматы — взяток был в разгаре! — никакого внимания на плошки с сиропом не обращали.
Надежды на лекцию «с демонстрацией» не оставалось.
Вконец расстроенный, бродил Фриш перед домом и вдруг, несмотря на близорукость, заметил в только что политом огородике, принадлежавшем институтскому служителю, пчел. Они опускались на листья салата и жадно высасывали с них капли воды.
Фриш тотчас же вынес в огород свои плошки с сиропом, дождался, пока на сироп слетится побольше сборщиц, переместил плошки с пчелами на пустовавший дрессировочный столик, и вскоре к столику полетели пчелы.
Здесь были не ласточки, с лету переключившиеся на строительство. Здесь были не слепые актинии, сразу реагировавшие на свет. Здесь был не снулый гольян, меняющий окраску от легкого прикосновения.
Здесь несколько сборщиц, подкормленных сахарным сиропом, возвратились в родной улей и, заинтересовав сестер, разбудив новую доминанту, новые стремления, отправили в рейс новых фуражиров. Но как это происходит?
Одно ясно: все то же безостановочное движение, сплетенное с бесперебойными перестройками, открылось ему сегодня на кормушках, среди салатной зелени на огородной грядке.
Фриш облегченно вздохнул: угрозу скандального провала удалось отвести. Теперь можно было объяснить слушателям,
— Профессор Гесс полагает, что только случайно прилетевшая на синий квадрат пчела своим присутствием здесь приманивает новых сборщиц, — говорил Фриш в пояснение отчета. — Но вот мы убираем из-под кормушки синюю подкладку и кладем на ее место серую, а синюю поместим на нашей доске подальше. Посмотрим, куда станут садиться дрессированные на синий цвет новые сборщицы.
Пчелы выручили докладчика. Они помогли окончательно выиграть сражение, когда один из сторонников фон Гесса обнаружил на своем синем галстуке несколько четырехкрылых сборщиц, привлеченных цветом. Почтенный доктор яростно отмахивался от жужжавших вокруг него насекомых. Студенты, собравшиеся на лекцию, были в восторге. Никогда еще такой дружный хохот не сотрясал сводов аудитории.
Из пережитых волнений был извлечен полезный урок. Договорившись с кинооператором, Фриш заснял фильм о поведении пчел на сотах улья, на кормовом столике, на цветах. Без него он больше никуда не ездил с докладом.
Раздумывая над тем, как усовершенствовать технику эксперимента, Фриш прикидывал: надо самое большее три года, чтоб закончить работу с пчелами.
Но три года прошли…
Каждую весну, подходя к ульям, Фриш говорил себе:
«Этот опыт будет окончательным и последним. На нем я разделаюсь с пчелами».
Однако появлялись новые вопросы, а каждый решенный рождал планы новых опытов. И становилось ясно: имея в десять раз больше сотрудников и работая еще в десять раз дольше, все равно будешь иметь перед собой множество новых вопросов.
Фриш соблюдал в работе с пчелами и рыбами старое расписание: весна и лето на пасеке; осенью и зимой, когда пчелы замирают в сонном клубке, — аквариумы.
Каждый год делались открытия и в одной области, и в другой.
Но тут события 1914 года оторвали его от работы.
Началась война. Сильная близорукость избавила Фриша от солдатской шинели и окопов. Но Мюнхенский институт опустел и замер, пришлось вернуться в Бруннвинкль. Впрочем, то было совсем неподходящее время для работы на пасеке.
Брат Отто руководил в Вене больницей, превращенной в резервный военный госпиталь. Позарез были нужны люди. Отто вызвал Карла, и все четыре года зоолог проработал у хирурга санитаром. Он научился делать рентгеновские снимки, давал наркоз оперируемым, принимал прибывших с фронта раненых, снимал с них грязные бинты, белье, одежду. Тогда-то он и познакомился с биологией того маленького бескрылого насекомого, которое столько забот доставляло санитарным службам всех армий. В госпиталь попадали больные холерой, сыпным и брюшным тифом, и Фриш занялся медицинской энтомологией, стал изучать литературу о бактериях, микробах. Он организовал при лазарете бактериологическую лабораторию, прочитал курс лекций по микробиологии для медицинских сестер госпиталя.