Сладкая отрава
Шрифт:
Я неподвижен, просто жду, когда Сойка закончит с бровью, наклеив на нее тонкую полоску пластыря, а вот когда тампон касается моей треснувшей губы, то не сдерживаюсь и приоткрываю рот, громко выдыхая воздух. Рука девушки замирает, а подушечки пальцев случайно касаются моего лица. Чувство такое, что меня ударяет током. Сглатываю внезапно появившуюся слюну и широко раскрытыми глазами смотрю на Китнисс.
С ней тоже происходит что-то странное: ее дыхание замедленно, а взгляд застыл на моих губах. В какой-то момент я даже улавливаю легкое, едва заметное покачивание ее корпуса
Естественно, ничего не происходит – нас отвлекают.
– Мам? – звонкий голос ребенка раздается справа от меня, и я оборачиваюсь, чтобы впервые в своей жизни встретиться с голубыми, как океан, глазами мальчика. Точно такими же глазами, как у меня.
Нежность.
Глубокая, ласковая, всепоглощающая нежность накрывает меня с головой.
Это совершенно не похоже на нежность к женщине – совершенно новое, особенное чувство. Частичка меня: часть моей плоти и крови. Сын.
Мой сын.
Не успеваю сказать ни слова, когда Китнисс, обрывая процедуру моего лечения, отходит к малышу и, взяв его за руку, уводит прочь.
– Заканчивайте без меня, – бросает она напоследок. – Колину пора спать, я уложу его.
Мне горько от того, как просто она лишила меня возможности познакомиться с ребенком. Зачем Сойка так жестока?
– Не расстраивайся, – подбадривает меня Прим. – Знаешь, я не говорила Китнисс, что ты можешь вернуться – не хотела лишний раз тешить ее надеждой, ведь если бы ты не вернулся… Второй раз она могла бы не пережить этого.
Меня уже начинает раздражать уверенность Хоторнов в том, что я нужен Сойке, тем более, что она не стесняется доказывать обратное. Мы не виделись пять долгих лет, а она не сказала мне даже сухое: «Привет». Запоздало понимаю, что ведь и я этого не сделал. Черт! Я ведь купил для нее цветы. И где они? Прокручиваю воспоминания до момента, когда Гейл открыл мне дверь: изумление, страх, злость… И я, бросив цветы и игрушку для сына, бегу прочь. Да, уж.
Примроуз помогает мне, обрабатывая еще пару царапин, а после угощает меня и охотника горячим чаем с печеньем. По очереди молодожены рассказывают о том, какого труда стоило им уговорить Китнисс, что «малютка Прим» достаточно взрослая, чтобы выйти замуж. Сойка долго ругала Гейла за то, что он покушается на невинность ее сестры и, только когда Прим пригрозила уйти из дома, смирилась с тем, что не сможет вечно опекать девушку.
Я многое узнаю от них: о Китнисс, о Колине. Даже о Хеймитче и Клариссе, которая по-прежнему живет в Двенадцатом, но, как сказал Гейл, ушла от моего бывшего ментора, перебравшись жить в городскую часть.
Мы долго разговариваем, но мыслями я не здесь: я не могу перестать думать о том, как близко от меня Китнисс. Она наверху, спряталась в одной из комнат – не желает меня видеть. Не стоило приходить или, может быть, хотя бы не сегодня? Словно читая мои мысли, Прим произносит:
– Вам стоит поговорить, Пит, – Девушка строго смотрит на меня, словно заранее отказываясь принимать отказ. – Мы оба знаем, что Китнисс упряма, как сто быков, но она ждала тебя все это время, я сама видела…
– Может, ей снилось, что я ее убиваю? – предполагаю я. – Это весьма логично, учитывая все, что я совершил…
– Мелларк, – вмешивается Гейл, – если ты собираешь дать деру – так и скажи, не надо тут красиво оправдываться!
– Гейл! – одергивает его жена.
– А что Гейл? – злится он. – Я не собираюсь позволять тебе, – он тыкает в меня пальцем, – приехать, разбередить Китнисс душу и убраться восвояси, испугавшись первых же трудностей!
– Ну, ну… – Примроуз пытается утихомирить мужа. – Пит сам все понимает.
Она закатывает глаза, мгновение размышляя, а потом победно улыбается:
– Я тут вспомнила, что нам с Гейлом уже пора! Да, дорогой? – девушка заглядывает в глаза Хоторна, но я успеваю перехватить ее не терпящий возражений взгляд.
– Пора? – охотник соображает явно не так быстро, чтобы не выдать игры Прим, но все-таки разбирается, что к чему. – О! Точно! Совсем забыл, мы собирались… покрасить подоконник!
Девушка прыскает от его версии того, чем они так спешили заняться, но не спорит и отправляет Хоторна переодеваться. Я остаюсь с ней наедине: самое время признаться, что я не знаю, что сказать Китнисс, как пробиться за стену, которую она воздвигла вокруг себя.
– Просто помни, что она ждала тебя, – успокаивает меня Прим. – Ждала, даже когда надежды не было. Это говорит громче многих слов… И не думай о том, что именно ей сказать…
Поразмыслив, Примроуз лукаво подмигивает:
– А может, и разговоры лишние? – усмехается она. – Подходишь, целуешь, а там разберетесь…
Я не успеваю возразить, когда охотник уже оказывается рядом: при полном параде и готовый уходить. Прим и Гейл поспешно прощаются со мной и покидают дом Китнисс, наказав не разбудить ребенка, когда мы с Сойкой будем «здороваться».
Входная дверь закрывается с громким хлопком, а я остаюсь стоять в прихожей, не зная, что делать дальше. Пойти наверх и попросить Сойку поговорить? Нет! Уйти? Тоже нет… Меня манит остаться в этом доме: здесь все пропитано жизнью тех, кого мне так не хватало вдали от Двенадцатого. Прохожу в гостиную: рядом с диваном коробка с игрушками Колина, на тумбочке возле зеркала лежит расческа с парой темных волосинок, запутавшихся в зубьях. Кругом мимолетные, но очень значимые кусочки их жизни…
Я хочу остаться, хочу, чтобы мы смогли попробовать стать семьей.
Сажусь на диван, облокотившись на спинку. Размышляю о том, что может быть Китнисс права, обижаясь на меня? Я не звонил, не писал. Пусть у меня были причины: не хотелось беспокоить ее, тем более, что шансов на новую встречу практически не было, и все же… Если Примроуз и Гейл правы, и я важен для Китнисс, то она не могла воспринять мое поведение иначе, кроме как безразличие к ней и к нашему сыну…
За размышлениями не замечаю, как на лестнице раздаются тихие шаги. Когда понимаю, что к чему, уже слишком поздно: Сойка стоит в дверях, сложив руки на груди и грозно глядя на меня.