Сладкая отрава
Шрифт:
Китнисс смотрит на меня широко распахнутыми глазами и молчит.
– Ты мне веришь? – спрашиваю я, и внезапно ощущаю волнение внутри. Мне очень хочется, чтобы она сказала «да».
И, к моему облегчению, Сойка говорит. Внутри разливается приятное тепло. Ну почему, черт возьми, мне так хочется получать от нее одобрение и внимание?
Теперь уже я сам сжимаю ее ладонь, подбадривая, и внимательно смотрю, как доктор берется за край ее платья и приподнимает его вверх. Китнисс вздрагивает и моментально возвращает ткань на место, используя свободную руку. Я вспоминаю, какая она стеснительная: ей неприятно лежать с задранным платьем перед двумя мужчинами.
– Давай, я помогу, – предлагаю я, и Сойка выжидающе
Беру одеяло с соседней половины кровати и подтягиваю его к Китнисс. Не сразу, но она понимает мой план: мы действуем синхронно – она поднимает подол платья, а я прикрываю ее ноги. Когда мы заканчиваем, я улыбаюсь, и Сойка дарит мне улыбку в ответ. Вроде бы мелочь, но это наше, пожалуй, первое дело, когда мы объединяемся с ней, и мне, к удивлению, это нравится.
Доктор ощупывает живот Сойки, а я внимательно слежу за его руками, причем сразу по двум причинам. Первая – не хочу, чтобы он, нарочно или нет, причинил боль Китнисс. Вторая причина куда более эгоистичная: я все-таки ощущаю, что эта девушка «моя», а значит я априори против прикосновения к ней других мужчин.
– Опишите мне, что вы почувствовали, мисс Эвердин? – спрашивает ее доктор, и моя невеста, запинаясь, пытается объяснить.
– Это похоже… на пузыри, иногда они крупные, а иногда словно фонтан мелких, – говорит она, и я невольно прыскаю от подобного сравнения. – Они двигаются, я чувствую, - продолжает откровенничать Сойка.
Однако в отличие от меня, Корпиус, похоже, не удивлен.
– Болевые ощущения? – уточняет он.
Подумав, Сойка отвечает:
– Нет.
Врач надавливает на живот девушки то тут, то там, проводит пальцами по крошечному шраму, оставшемуся от иглы. Измеряет величину живота. Прикладывает стетоскоп и вслушивается… Спустя время Корпиус молча начинает складывать свои вещи обратно в чемоданчик, а мы с Китнисс выжидательно смотрим на него.
– Что с ребенком? – не выдерживает Сойка.
Протянув еще пару минут, врач отвечает:
– Не вижу причин для беспокойства, – говорит он. – Очевидно, что плод начал шевелиться и не более того. Оснований для переживаний совершенно нет.
Он это серьезно? Совершенно нет повода? Да у меня сердце подпрыгивает от его слов, заходясь в сладком волнении. Наш ребенок уже шевелится! Нахожу глаза Китнисс, а в них отражение моего собственного восторга.
Провожаю Корпиуса и возвращаюсь к Сойке. Она уже села на кровати, свесив ноги вниз. Платье не прикрывает ее угловатые коленки, глаза лихорадочно горят. Такая красивая! Подхожу ближе, встаю рядом. Мы смотрим друг на друга, и я понимаю, что сейчас творится какое-то таинство. Мы – родители. Наш малыш впервые проявил себя. Я взбудоражен этим. Как-то само собой происходит, что ладошки Китнисс оказываются в моих, а я стою ровно над ней, заглядывая в родные серые глаза.
Наша спальня, наш ребенок… Я сам не понял, когда начал говорить о себе и Китнисс как об одном целом. Задерживаю взгляд на ее губах и делаю то, что кажется мне сейчас самым естественным – наклоняюсь и целую ее. Очень ласково, будто говорю спасибо. Сойка отвечает, улыбаясь сквозь поцелуй. Наши пальцы сплетены, а вокруг буквально распространяется аура нежности.
Я первый прерываю поцелуй. Китнисс непроизвольно поджимает нижнюю губу и отпускает её чуть влажную и покрасневшую.
– Спасибо, – выдыхает она, а мне остается теряться в догадках, за что именно меня благодарят. За врача? Или за поцелуй?
Мы оба молчим, просто смотрим в глаза, и мне не плохо от этого. Это ведь так и должно быть, когда тебе приятно общество будущей жены?
– Твои руки! – внезапно вспоминает Китнисс и разворачивает вверх мои ладони.
Они исполосованы множеством длинных, едва подсохших порезов. Сойка тянет меня за собой, мы обходим кровать, и моя целительница заставляет меня сесть на постель. Сама Китнисс усаживается рядом, по-турецки подвернув под себя ноги.
Она поднимает с пола склянки, бинты и прочее. Смачивает вату в бесцветной жидкости и аккуратно промачивает мои раны, одну за другой. Я неприятно морщусь, когда перекись проникает в плоть, начиная пощипывать и пениться, но Китнисс каждый раз помогает мне: дует, пока боль не проходит. Я внимательно смотрю на ее руки. Мне приятна ее забота, хотя я не могу найти для этого разумных причин. Кроме одной – она пытается заманить меня в свои сети? Но это нелогично: чтобы увлечь меня ее телом, забота не нужна. Меня и так манит мысль обладания ей, тогда для чего Сойка все усложняет?
Наконец с руками покончено: проведена дезинфекция, и мои ладони смазаны заживляющей мазью с приятным охлаждающим эффектом. Теперь Китнисс переключает свое внимание на мой лоб, приподнимая челку и проводя по царапине влажным тампоном.
– Щиплет! – жалуюсь я.
Китнисс смешно морщит нос, приговаривая:
– До свадьбы заживет, – и тут же замолкает, поняв, что сболтнула лишнего.
Она заглядывает мне в глаза, вероятно, ожидая увидеть в них злость, но я на редкость спокоен. Пропускаю ее слова мимо ушей, полностью сосредоточенный на том, как близко сейчас лицо Китнисс. Только бы не толкнуться к ней навстречу и не коснуться приоткрытых губ. Ничего ведь не изменилось между нами: она все еще враг, только вот в ее чреве растет мой малыш.
– Открой глаза, – просит Сойка, и мои веки уже дрожат, предвкушая выполнение просьбы, но внезапно я решаю, что буду непокорным.
Остаюсь как есть, даже когда тонкие пальцы Китнисс скользят по моему лицу, оставляя сложные узоры. Я распахиваю глаза, только ощутив на своих губах ее теплое дыхание. Между нами несколько миллиметров… Нет, между нами ничего: мы – целое. И я, отдаваясь на волю желания, целую ее податливые губы.
Руки Китнисс мгновенно оплетают мою шею, а сама она подается вперед так, что я чувствую прикосновение ее груди. От одной мысли об этой части ее тела я начинаю ощущать внутри жар. Проявляю смелость, проталкивая свой язык в ее рот, а Сойка принимает меня с тихим, едва уловимым стоном. Секунды замедляют бег, растягиваясь в сладостную вечность, и мне становится мало одних поцелуев. Опускаю руки ниже, миную границу ее задравшегося платья и наконец касаюсь обнаженной кожи бедер. В то же мгновение Китнисс напрягается, отвлекаясь от поцелуя. Не знаю почему, но я не настаиваю: позволяю ей отодвинуться и сбежать в ванную.
Откидываюсь на мягкие подушки и размышляю о том, что только что произошло. Я целовал Китнисс. Сам. И мне было приятно. Зачем? Не знаю. Просто использую свое право, как будущего мужа? Нет, это точно не причем. Я все-таки люблю ее? Опять нет. Она мне даже не особенно нравится как женщина – только мое тело стремится к ней, а разум остается безучастен…
Пока я думаю обо всем этом, Сойка возвращается из душа. Укладывается на свою половину кровати. Молчит. За окном все еще темно – ночь властвует над городом, и нам, пожалуй, стоит попытаться поспать. Зеваю. Да, поспать – очень хорошая мысль, учитывая, какой сложный и длинный был день.
– Спокойной ночи, – зачем-то говорю я в темноту, и Китнисс поспешно повторяет мои слова.
О чем она думает? Не представляю. Пару раз ударяю подушку, взбивая перину, и, выбрав удобную позу, закрываю глаза.
Сон не идет. Пялюсь в потолок. Китнисс так близко: стоит только протянуть руку и я смогу коснуться ее. Прикусываю губу – плохая идея.
– Обними меня, – тихо просит Сойка, и вот теперь я очень послушный – в то же мгновение подползаю к ней поближе и обнимаю со спины. Наши тела повторяют изгибы друг друга, ее волосы ласково щекочут мою кожу. Только вот руки… Не знаю, куда их деть. Раньше я обнимал Китнисс за талию, а теперь… Там «занято».